Другое небо

Прекрасный летний день, в который мы с утра вдвоём отправились купаться: мы видим небо синее, и в нем застряли два-три облачка, не больше, белее сахара и легче дыханья детского. Река синеет. Чахлый сад Марата под ярким солнцем изнывает. Пляж лежит в реке, чуть приподняв кусты там - под мостом, и здесь - где элеватор. На пляж течёт размеренный поток людей. Они идут почти без остановок и каждый платит медным пятаком какой-то грубой и опасной бабе за красненький билетик. У неё таких билетиков катушка, как в трамвае цифирки маленькие, час, число и год, "на пляж" написано на них и "5 копеек" проставлена цена. Так вот, у нас с отцом всего один пятак на две души, и он его протягивает бабе, та - отрывает узенький билет, я отбегаю от отца назад и прячусь в монстрах гипсовых, в аллее, и вижу, как отец в толпе идет понуро к пляжу в потоке тихом пожилых людей. Я думаю: "...поскольку у меня нет пятака злосчастного, то я пристроившись к вот этим незнакомым и "обилеченным" противной бабой людям, ну, как-нибудь, Бог знает, прошмыгну на мост понтонный, а с него - на пляж через кордон угрюмых контролёров. Не может быть, чтоб я не прошмыгнул!" Пристраиваюсь к очереди, вижу отца за тысячи и тысячи голов и спин понурых. Вон он, впереди! Я вижу очень ясно, что он уже на лестнице к понтонам: волнуется, руками машет, ищет меня глазами плачущими. Он как будто от меня шагов за пять, так резко вычерчен, так ясно подштрихован, и освещён, хотя меж нами сплошная чешуя голов. Он спорит с контролёром, говорит, что где-то я здесь рядом, что он, наверное, мой потерял билет, что он сейчас сюда вернётся, "...тут мальчик, - говорит он, - потерялся..." и вдруг кричит: "Да дайте ж попрощаться!" ... Я выхожу из очереди и вхожу в аллею... Мой отец покорно, услышав повеленье контролера, идёт по лестнице, ступает на мостки, настеленные к пляжу на понтонах, качающиеся, как носилки. А я вот здесь, а всё лишь по причине нелепейшей: как будто потому что, вроде, нам обола не хватило, а тот, что был один, ему достался, и он ушел...

* * *

Мне хорошо, ведь я еще живу. Здесь влажный ветер теребит траву, а чёрный дурачок гоняет белок. Я вижу мой американский сон в дугу тугую воду гнет Гудзон, входя по грудь в скалистый берег. Но тень моя песчинок и камней других касается... ну что мне делать с ней, с её безумным промельком мгновенным по выщербленным красным кирпичам, там воздух льнет к моим плечам уступчивым волнением нетленным. Там в сентябре земля уже черства. Стоят на цырлах русские слова в пространстве сиром, в кожице гусиной. А хмуроглазая с утра толпа в жерло метро, у век моих, у лба торопится по улице старинной.

скрипач

I

Начинаться должно, как сказка на идиш: то есть только за ворота вечером выйдешь попадаешь сразу в фиолетовое небо, там звезда - направо, а луна - налево... ...и поплыл, как облако, не разбирая дороги, над трубой и березой поджимаешь ноги, - Эй! - кричишь скрипачу, - Ты зачем на крыше? а он водит-водит смычком... тебя не слышит, потому что твой голос заслоняет скрипка, и качается небо вокруг, как зыбка.

II

Он на витебской крыше, продавленной небом, а звезда - направо, луна - налево... он зажмурил веки, его от музыки отвлекают птицы и люди, - те и другие летают. Но если бы только они!... еще летит и телега и лошадь летит, вроде гнедого снега. А у лошади в животе, копытцами вверх летит жеребенок... Что тут поделаешь, он и сам летает с пеленок, всё это началось так давно (посмотри хоть в "Бытие", хоть в "Числа") и летать он раньше, чем ходить, научился.

III

К нему тут привыкли все: колодец, коза, корова. Кобыла и балагула. Ночная звезда. Иегова. Он отталкивается от травы. Он восходит без лестниц в шатающееся небо. Ведь оно без него исчезнет. Он понимает мир, как младенец сосок багровый, с звездочкой молока, с мычащей в яслях коровой, с курами на дворе, козой, корку жующей, с Господом Богом на небе и на иконах живущим кротким Христом-Спасителем, солдатом, пьющим с подружкой; она у него на коленях, он - с недостаточной кружкой, с умной рыбой в воде, с невесомым раввином между звездой и луной, над местечком родимым... Знает скрипач, что нужно нам для полета простого, вот он сидит на крыше, там где был нарисован.

* * *

Зазвенел звонок, то ли школьный, то ли ларек ограбили, то ли кино уже началось, а лимонад не допит, и плывут облака над дворами, кресты над кровлями... город в сентябре похож на шар воздушный.

Листья влетают ко мне в растворенную форточку, листают стихи, застрявшие в каретке пишмашинки "Москва", задирающей жестяную горсточку к ненадежному потолку на Малом Каретном.

Неохота вставать. Бриться. Мои свидания в последнее время назначаются посредине медного провода. Узкого места, куда не придешь без электричества телефонных линий.

Это, наверное я накрутил. Ну и ты, быть может. Наши регистры гуляют, как Бойль с Мариотом. Клены швыряют листья в летящие лужи. Бульвар похож на ветерана с янтарным аккордеоном.

* * *