Другая жизнь

– Можно подумать, я в силах это прекратить, – сказала Кэрол и осторожно покосилась на Флику. Сейчас уже было поздно выдворять ее из кухни и объяснять, что в свои шестнадцать она не имеет права принимать участие в обсуждении злободневных тем вместе с родителями.

– А я рада, что она умерла, – сказала Флика.

– Флика, не смей такое говорить. Никогда. Ни о ком. Это отвратительно.

– Что в этом отвратительного? Мозг Терри Шиаво давно умер, от нее никому никакой пользы. Она была жирная, не могла ходить, только ворочалась в постели.

– Значит, теперь надо уничтожить всех полных людей?

– Я уверена, если бы эта женщина знала, во что превратится, она сама бы выдернула вилку.

– Не нам судить, что хорошо, что плохо, – сказала Кэрол, – и что люди думают, когда уже не могут говорить. Человеческая жизнь – это святое, какой бы она ни была.

– Ничего в этом нет святого, – жестко парировала Флика. – Очень часто она убогая. Вся шумиха вокруг Терри Шиаво не заслуживает большего внимания, чем крики: «Ой, я наступила на жука».

Флика определенно хотела завести мать еще больше, чтобы та не сдержалась и перешла все грани; это был негласный сговор между Фликой и отцом, оба умирали от желания увидеть Кэрол вышедшей из себя. Кэрол никогда бы не позволила себе такое поведение, чтобы не «расстроить» дочь. Хотя все замечания родителей, кажется, только и нужны для того, чтобы расстроить ребенка. Если этого не добились, значит, цель не достигнута. Но как могла Кэрол быть строгой матерью, когда она больше всего боялась, что установка строгих границ и правил может вызвать у больного СВД анафилактический шок.

– А ты? – холодно спросила Кэрол. – Ты бы хотела, чтобы кто-то раздавил тебя, как жука?

Флика знала, что этого лучше не говорить, однако сняла очки и потерла глаза.

– Иногда я ощущаю себя жуком. Не понимаю, почему жизнь считается чем-то прекрасным. Мне она кажется гадкой и отвратительной. Честно говоря, я с трудом ее терплю. Терри Шиаво повезло.

Если бы у Флики не было СВД, Кэрол наверняка дала бы ей пощечину. Но Флика была больным ребенком.

– Жизнь прекрасна по сравнению с альтернативным состоянием, – предположил Джексон.

– Откуда ты знаешь? – спросила Флика. – По мне, так «альтернативное состояние» звучит лучше.

– Милая, ты устала, – сказала Кэрол. – Пойдем спать.

– Да, я устала, – фыркнула дочь в ответ. – От всего. От этих нежностей. Капель в холодильнике, оттого, что не могу нормально гулять по школьным коридорам…

– Нам пришлось вести долгие переговоры с министерством… – начала Кэрол.

– Я знаю, это «невероятная удача», что они согласились за нее платить, но каково мне с ней? Лаура – полная дура и ходит за мной по пятам. Не дает вздохнуть. Она все время боится, что я споткнусь или начну задыхаться, а ее выставят виноватой. Всегда называет меня «дорогуша» или «тыковка», а меня это раздражает. Мне надоело спать с оксиметром на пальце. Постоянно слушать идиотское пищание. Его сигнализация орет на весь дом и всех будит. А в большинстве случаев со мной все в порядке, просто прибор сошел с ума. Сколько можно спать с кислородной маской на лице. Я даже не могу перевернуться на живот, потому что оттуда торчит трубка. Приходится всегда заводить будильник на час ночи и на четыре утра…

– Послушай, – попытался перебить ее Джексон, – мы тебе говорили…

– Я уже слышала, что вам «приятно заполнять мешок едой». Но я больше так не хочу! Я хочу, чтобы в доме все спокойно спали! Вы не высыпаетесь годами. Вскакиваете среди ночи, потому что надо дать ребенку еще баночку питания. Все равно что ездить на разваливающейся машине, у которой постоянно течет масло. Дело в том, что я сама от этого устала. От всего этого дерьма.

– Конечно, это все дерьмо! – воскликнул Джексон, обнимая дочь; она такая тоненькая и хрупкая, что забываешь о ее возрасте. – Но это наша жизнь. Вы с Хитер единственное, что у нас есть. Так что давай держись!

Порой Флика и сама забывала, что ей уже шестнадцать, и сейчас она прижалась к отцу, он подхватил ее на руки и понес наверх.

* * *

– Не переношу, когда она говорит такие вещи, – сказала Кэрол, когда они ложились в постель. – Понимаю, она не хотела сказать ничего плохого, возможно, она в в таком настроении после клонопина или депакота. Они оба вызывают «суицидальные мысли», таков побочный эффект. Она и сама не понимала, что говорит, но тем не менее мне очень неприятно.

– Возможно, она имела в виду совсем не то, что ты поняла.

– В таком случае она очень жестока. Кто о нас подумает? Все время напоминает нам о том, как ей трудно, словно мы сами этого не знаем. Она использует СВД, чтобы воздействовать на нас.

– Разумеется. Мы все пользуемся тем, что под рукой, верно? – Когда Кэрол расстегнула бюстгальтер, Джексон ощутил легкий толчок, а затем острую нестерпимую боль в паху.

– Что за запах? Джексон зашмыгал носом.

– Ничего не чувствую.

– Он преследует меня весь вечер. И в кухне так пахло. Я уже думала, что в кладовке что-то протухло, а теперь тот же запах и в спальне.

– Ох, – проблеял Джексон, – у меня что-то живот пучит, может, от нута.