Другая жизнь

Он приблизился к ленте. Яркий солнечный свет пробивался сквозь оконные преграды, давая возможность разглядеть ложки, шампуры и лопаточки, разбросанные по полу, на котором десять лет назад они с Джексоном вместе меняли покрытие. Один ящик выдвинут, второй валяется чуть поодаль. Огромный нож для разделки мяса «Сабатьер» на столе, покрытый пятнами того же цвета, что и следы на веранде, – он оставлен здесь ржаветь, а ведь Джексон Бурдина всегда с уважением относился к инструментам. Массивная разделочная доска, чье место всегда было на рабочем столе у холодильника, перенесена на обеденный стол, на ней тоже видны темные следы. Об этом Кэрол ничего ему не рассказывала.

В противном случае у него была бы возможность подготовиться и не стоять сейчас в полной растерянности. Укладывая некогда плиты «Форбо», он и не предполагал, что, выбирая между цветами «ляпис-лазурь» и «лазоревое настроение», Джексон невольно подыскивает фон для столь пугающе мрачных пятен и засохших лужиц. Не предполагала и Кэрол, что с любовью подобранные шторы с бледными подсолнухами на нежном кремовом поле, станут холстами Рорша для исследования отчаяния ее несчастного мужа. Пятна были везде – словно кто-то разбрызгал по кухне соус «Маринара». Лужа под столом покрылась плотной коркой, сотни брызг разлетелись в разные стороны, сумев добраться даже в такие труднодоступные места, как пол под холодильником. Общий вид был мрачным и унылым, именно такая перспектива предстала взору Кэрол, когда она вернулась домой. Она сказала, что поспешила вытолкнуть Флику на крыльцо, но было слишком поздно.

Эта была заурядная картина из человеческой жизни. Из нее можно было вынести лишь одно – здесь произошло то, что произошло, но Шепу предстояло еще осознать и осмыслить всю информацию.

Он поднялся наверх, чтобы сложить в сумку учебники и одежду. Стал поспешно просматривать ящики в кабинете Кэрол, откладывая в сторону медицинские полисы и завещания, которые она просила найти, и инстинктивно добавил к ним папку, которой не было в списке, – папку с паспортами, еще не понимая, насколько разумно он поступил. Наугад взял несколько телефонов из коллекции Флики, хотя она тоже не просила его об этом. При этом его не покидало ощущение постороннего присутствия в доме, словно кто-то подкрадывается сзади и смотрит в спину. Он вздрагивал всякий раз, когда неожиданно позвякивали вешалки в шкафу и внезапно упал на пол шнур от компьютера Кэрол. Наконец, у входной двери, поворачивая ключ, он вновь явственно ощутил, что запирает кого-то в пустом доме. Резкая февральская прохлада освежала, и он сделал несколько жадных глотков воздуха, подействовавших на него словно ледяная вода в жаркую погоду.

На обратном пути Шеп предпочел проехать не по бесплатному Бруклинскому мосту, а по менее загруженному тоннелю Бэттери. Пришлось заплатить четыре бакса, но он может позволить вознаградить себя после столь тягостного испытания. Минуя Нижний Манхэттен, он вспомнил Джексона, его шумные тирады о парковках для крупных чиновников. Отдавая дань памяти друга, он проскочил за билетом к тому выезду, где было написано: «Только для уполномоченных лиц». Теперь он мог и это себе позволить.

В офисе Рика Мистика на Эксчендж-Плейс он подписал соглашение. Невероятно, но адвокат обещал получить чек у «Фордж крафт» к понедельнику. Они так спешили, словно были свидетелями его вчерашнего разговора с Филиппом Гольдманом. Тем не менее двадцать четыре часа ему предстоит хранить от Глинис «еще одну» тайну. Неблагоприятный прогноз о состоянии ее здоровья застрял, как камень в почечных протоках.

Мысли впервые возникли в голове во время разговора с Мистиком по телефону прошлым вечером, когда адвокат передал ему предложение компании: вот оно, золотое яичко в корзину Последующей жизни. Пока он медленно тащился домой, преодолевая милю за милей перегруженную транспортом дорогу, иллюзорная идея сформировалась в четкий и весьма реальный план.

Происходившее в доме, когда Шеп вошел с сумкой на плече, заставило пожалеть Кэрол, у которой не было возможности зализать раны – или, напротив, разбередить их – в уединении и подальше от любопытных ушей. Это было непривычно, он развернулся на сто восемьдесят градусов, хоть и был в собственном доме.

Флика всегда была нетерпима к матери, будто считала именно ее виновницей собственных проблем, но с тех пор, как они переехали сюда, ее отношение стало еще более холодным. Во избежание необходимости исполнять ее просьбы, Флика вообще перестала разговаривать с матерью, что можно было считать удачей для Кэрол, если задуматься над тем, что могла сказать ей дочь.

– Ему требовалось лишь немного почитания, – сердито гундела Флика. Она забилась в угол дивана, в то время как Кэрол сидела на самом дальнем от нее стуле. – Он вникал во все, чтобы разобраться, он думал обо всем, а не был просто убогим мастером. Он же говорил тебе, что ненавидит это слово, а ты все твердила: мастер, мастер, мастер.