Друд, или Человек в черном

— Стойте. — Я поднял пистолет и нацелился в лицо молодому человеку. — Забирайте чертовы бумаги, только скажите, как мне изгнать скарабея из тела. Из головы.

— Он сам уйдет, когда Хозяин прикажет или когда вы умрете, — сказал Диккенсон, снова расплываясь в счастливой, плотоядной улыбке. — Не раньше.

— Даже если я убью невинного человека? — спросил я.

Тощий юнец удивленно вскинул светлые брови.

— Так значит, вы знаете об этом ритуальном исключении? Прекрасно, мистер Коллинз. Можете попробовать. За успех ручаться нельзя, но почему бы не попытать счастья. Ах, да… и будьте уверены: юная барышня, впустившая меня в дом сегодня, завтра ничего не будет помнить о моем визите.

И без дальнейших слов он круто повернулся и вышел прочь.

Насчет Кэрри Диккенсон оказался прав: когда наутро я спросил девочку, что именно во внешности нашего вчерашнего посетителя встревожило ее, она недоуменно уставилась на меня и сказала, что не помнит никакого посетителя — помнит лишь скверный сон про какого-то незнакомца, который стоял под дождем, барабаня в дверь кулаком и требуя впустить его.

«Да уж, — подумал я, когда поезд подъезжал к станции, где меня уже должен был ждать кто-нибудь из Гэдсхилл-плейс с каретой или коляской, запряженной пони, — если я расскажу, чем закончилась та насыщенная событиями июньская ночь, Неподражаемый наверняка удивится… С другой стороны, как будет ужасно, если он не удивится».

В воскресенье, на четвертый день приятного пребывания в Гэдсхилл-плейс (а мне даже сейчас трудно забыть или переоценить, насколько приятная атмосфера царила в доме Диккенса, когда там собирались веселые дружные компании), я сидел в комнате Джеймса Филдса и разговаривал с ним о литературной жизни в Бостоне. Раздался стук в дверь, и один из старейших слуг Диккенса вошел с церемонной важностью, точно придворный королевы Виктории, щелкнул каблуками и вручил Филдсу записку, написанную тонким каллиграфическим почерком на свернутом в свиток тонком пергаменте. Филдс показал мне послание, а затем прочитал вслух:

Мистер Чарльз Диккенс свидетельствует нижайшее почтение достопочтенному Джеймсу Т. Филдсу (Бостон, Массачусетс, США) и будет счастлив принять достопочтенного Дж. Т. Ф. в маленькой библиотеке, как прежде, в любое удобное достопочтенному Дж. Т. Ф. время.

Филдс хихикнул, потом смущенно кашлянул и сказал мне:

— Уверен, Чарльз имеет в виду, что приглашает в библиотеку нас обоих.

Я улыбнулся и кивнул, но нимало не усомнился, что шутливое приглашение Диккенса мне не предназначалось. Мы с ним не перемолвились и парой слов наедине за четыре дня моего пребывания в Гэдсхилл-плейс, и я все яснее сознавал, что Неподражаемый не собирается менять характер нашего общения: вежливые беседы на людях, отчужденное молчание наедине. Тем не менее я последовал за Филдсом, когда американец поспешил в маленькую библиотеку внизу.

Диккенс не сумел полностью скрыть свое недовольство при виде меня, хотя пасмурная тень набежала на его лицо лишь на долю секунды (только старый друг, знакомый с ним много лет, мог заметить это мимолетное выражение неприятного сюрприза) и уже в следующий миг он улыбнулся и воскликнул:

— Дорогой Уилки, какая удача! Вы избавили меня от трудоемкой необходимости писать приглашение и для вас! Каллиграфия мне всегда плохо давалась, и боюсь, мне пришлось бы потратить еще полчаса на изготовление подобного документа. Входите же оба, прошу вас! Присаживайтесь, присаживайтесь.

Сам Диккенс сидел боком на краю маленького стола, рядом со стопкой исписанных страниц. Он выставил только два кресла, предназначенных для слушателей. На какой-то головокружительный момент я решил, что он собирается читать описания своих собственных снов о богах Черной Земли.

— Мы — единственные ваши слушатели сегодня? — радостным голосом спросил Джеймс Т. Филдс.

Эти двое находили великое наслаждение в общении друг с другом, просто молодели на глазах, пускаясь в мальчишеские приключения, но последние несколько дней я чувствовал в Диккенсе печаль. «Ничего удивительного, — подумал я в тот момент. — На следующей неделе Филдс с женой отбудут в Америку, и они с Диккенсом уже никогда больше не увидятся. Неподражаемый умрет задолго до следующего приезда Филдса в Англию».

— Вы двое, дорогие друзья, действительно вся моя аудитория на этом чтении, — подтвердил Диккенс.

Он отошел закрыть дверь библиотеки и, вернувшись, снова удобно присел на краешек тонконогого столика.