Я отложил газету и встал со стула. Маленькая Агнес подскочила на добрых полфута.
— Я отлучусь из дома на несколько минут, — бодро промолвил я. Больше я ни словом не упомяну о прошлом вечере. Ни разу. — И скоро вернусь. Будь добра, погладь восемь лучших моих парадных сорочек.
— Мама погладила их перед самым отъездом, — сдавленным голосом проговорила Агнес. При словах «мама» и «отъезд» глаза у нее наполнились слезами и руки задрожали пуще прежнего.
— Да, — почти грубо сказал я, — но недостаточно тщательно. На следующей неделе я несколько раз иду в театр, и мне потребуются безупречно отутюженные сорочки. Не могла бы ты заняться ими сейчас же?
— Да, мистер Уилки. — Девочка низко опустила голову и, взяв кофейник, торопливо вышла прочь.
Доставая пальто из стенного шкафа в вестибюле, я услышал, как она ставит утюг на плиту.
Мне необходимо занять Агнес каким-нибудь делом на час. Я должен быть уверен, что у нее не будет времени написать и отправить письмо, не будет времени обдумать ситуацию и сбежать.
Если я сумею удержать девочку здесь в течение ближайшего часа, потом мне уже ничего не будет угрожать.
Марта Р*** страшно обрадовалась, увидев меня на пороге. Она всегда радовалась при виде меня. Жила она неподалеку от Глостер-плейс, и мне повезло сразу остановить свободный кеб, выезжавший с Портсмен-Сквер рядом с моим домом. Еще немного такого везения — и я вернусь прежде, чем Агнес отутюжит первую сорочку, и, уж конечно, прежде, чем она успеет написать письмо.
На первый взгляд Марта (известная своей домохозяйке и соседям под именем «миссис Доусон») казалась недостаточно состоятельной особой, чтобы обращаться к ней за тремястами фунтами, хотя она и получала от меня весьма щедрое содержание в двадцать фунтов ежемесячно. Но я знал ее образ жизни. Она почти ничего для себя не покупала, питалась скромно, сама шила все свои платья и вообще тратила очень мало. Она всегда откладывала из денег, что я давал каждый месяц, и вдобавок привезла из Портсмута кое-какие сбережения.
Я сообщил, что мне нужно.
— Ну конечно, — сказала Марта, вышла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с тремястами фунтами в банкнотах и монетах разного достоинства.
Отлично.
Я засунул деньги в карман пальто и взялся за дверную ручку.
— Спасибо, голубушка. Я верну деньги в понедельник утром, когда банки откроются. А возможно, и раньше.
— Уилки?
Я остановился. Она редко называла меня по имени.
— Да, дорогая моя? — Мне пришлось совершить над собой изрядное усилие, чтобы не выдать голосом своего нетерпения.
— Я в тягости.
Я часто поморгал. Меня вдруг обдало жаром, и волоски на загривке встали дыбом.
— Вы меня слышите, Уилки? Я в тягости.
— Да, я слышу.
Я отворил дверь, но задержался на пороге. Марта понятия не имела, сколь драгоценны секунды и минуты, что я тратил на нее.
— Какой срок? — тихо спросил я.
— Думаю, наш ребеночек родится в конце июня или в начале июля.
Значит, она зачала чуть больше двух месяцев назад. Той самой октябрьской ночью — после бракосочетания Кэролайн.
Я улыбнулся. Я понимал, что мне следует сделать три шага вперед и обнять Марту, — я знал: она ждет этого, хотя обычно ничего не ждала и не требовала от меня, — но я слишком спешил. Посему я просто улыбнулся.
— Нам придется повысить твое содержание впоследствии, — сказал я. — Возможно, с двадцати фунтов до двадцати пяти.
Она кивнула и уставилась в вытертый ковер под ногами.
— Я верну эти три сотни при первой же возможности, — пообещал я.
И вышел прочь.
— Зайди в гостиную, дитя мое.
К моменту моего возвращения Агнес утюжила третью сорочку. Кебмену я велел ждать у дома. По дороге с Болсовер-стрит я напряженно обдумывал, где бы нам с девочкой лучше поговорить.
В кухне обстановка слишком обыденная… и пока еще я не хотел соваться туда. В обычных обстоятельствах я велел бы служанке явиться ко мне в кабинет для разговора, но сейчас такой приказ испугал бы Агнес. Оставалась гостиная.
— Присядь, пожалуйста, — сказал я.
Сам я разместился в большом кожаном кресле у камина и теперь указал ей на простой деревянный стул, который заранее придвинул. На сей раз я говорил тоном, не допускающим возражений. Девочка села и опустила взгляд на свои красные руки, сложенные на коленях.
— Агнес, в последнее время я часто думал о твоем будущем…
Она не подняла глаз. Ее била мелкая дрожь.
— Как тебе известно, недавно я устроил Кэрри… мисс Г***… на замечательное место гувернантки в прекрасной семье.
Агнес ничего не сказала.
— Не молчи, пожалуйста. Ты знаешь, что Кэрри служит гувернанткой?
— Да, сэр. — Слова прозвучали так тихо, что их мог бы заглушить даже шорох осыпающейся золы в камине.
— Я решил, что пора и тебе получить такую же возможность.
Наконец-то она посмотрела на меня. Веки у нее были такие же красные, как руки. Она что, плакала в мое отсутствие?
— Пожалуйста, прочитай это. — Я протянул девочке письмо, которое написал накануне вечером на лучшей своей почтовой бумаге.
Желтоватый плотный лист дрожал в ее руках, пока она медленно читала, шевеля губами. Закончив, она попыталась вернуть письмо мне.
— Вы… очень добры… сэр. Очень добры.