Дриблингом через границу

Порой, все реже, я возвращаюсь на тот берег Вислы… словно Малиновский[43] к папуасам… Иностранцы не поймут? Черт, ну напишите — как Леви-Стросс к индейцам. Так вот, я езжу туда, потому что предпочитаю базар на площади Шембека, верю, как идиот, что огурцы там более хрустящие и сыр от здоровой козы. По дороге смотрю на Стадион — его трудно не заметить. На Грохове перед моим домом рос клен, мой ровесник; почти пятьдесят лет, пока я не переехал, мы вместе тянули лямку. Он поднялся выше дома, я полысел. Так и Стадион рос вместе со мной. Когда в пятьдесят пятом заканчивалось его строительство, я уже вертелся в животе у матери, пищал внутри. Все ему дано было пережить, все он в себя принял. Отдавался всем по очереди, точно древнеримская куртизанка. Или марсельская шлюха. Не знаю, почему марсельская, так как-то вышло, не вычеркивайте. Это было место всех празднеств. Коммунизм выставлял напоказ свой мощный член, товарищ Веслав (Гомулка) на Праздник урожая целовал каравай, Герек любовался парадами молодых гимнастов под красным флагом, перформансами по-корейски, а потом к нему на трибуну приводили активистов, и они вместе осуждали антисоциалистические выступления в Радоме и Урсусе, а еще раньше здесь совершил самосожжение, так и напишите, через запятую, здесь совершил самосожжение Рышард Сивец в знак протеста против вторжения в Чехословакию в шестьдесят восьмом, здесь, на газонах, у ворот, служил мессу Папа римский, потом — долгие годы индоевропейского жульничества, величайшая со времен Карфагена ярмарка, и, наконец, как я написал недавно в стихотворении «Achtung, Achtung! Город превращается в абортарий», выскоблили мою королеву и нахлобучили бело-красный колпак. Нет, меня это не трогает, ностальгией я не увлекаюсь, не люблю приторные вина. Это место выдержит все. Оно пережило русских, коммуняк, героев, пережило святых и торговцев в храме — переживет и Евро. Его история не закончена, и моя лучшая книга впереди. Закажем еще что-нибудь?

Михал Барецкий, редакция журнала «Политика», улица Слупецкая, Варшава, июнь 2011

Лично я жду не дождусь мгновения, когда отзвучат два гимна и на газоне Национального стадиона начнется инаугурационный матч Евро-2012. В редакции я уже много лет руковожу спортивным отделом, но такой ажиотаж наблюдаю в первый и, наверное, последний раз. Дополнительные и специальные выпуски, в том числе один на английском и один на немецком, а может, еще и на испанском будет, в общем, всестороннее освещение Чемпионата. Наконец-то, после всех этих олимпиад и футбольных мундиалей у «антиподов», хозяева — мы. И скажу вам откровенно (сегодня, похоже, об этом не стоит кричать на каждом углу): мне этот Стадион нравится, и я изо дня в день с радостью наблюдаю, как он растет, словно сам его поливаю. Поляку непременно надо поплакаться, всегда найдутся недовольные, критиканы: это не так и то не эдак. Феминистки уже назвали его символом мужского доминирования над городом, ведущий Замойский талдычит по радио о деньгах, которые лучше бы отдали больницам, в одной передаче осуждает и блокаду Газы, и защитников Романа Полански и в придачу смешивает с грязью Стадион и Чемпионат. Это наглость, но, как говаривал товарищ Гомулка, собака лает, караван идет: первый раз в жизни наш караван — красивый, спокойный и современный! Я немного играю на акциях, даже в кризис устоял, и из здания биржи, с последнего этажа — вы еще молоды, небось не знаете, что это было здание ЦК партии? — наблюдаю за тем, как продвигается строительство на том берегу Вислы. В пятницу я удачно продал акции ПКО[44], а Стадион — так, на глазок — подрос на полметра. Поди пойми эту историю, поди пойми ее логику: в детстве я приезжал сюда к отцу, пообедать в столовой ЦК, Грохов с последнего этажа напоминал деревню, а сейчас взгляните — самый настоящий город, а Стадион, который тогда отсюда было почти не разглядеть, сегодня триумфально венчает картину.

Ян «Джо» Рабенда, винный бар «Юнг & Лекер», улица Эмилии Плятер, Варшава, июль 2011