Древо миров

— Я всего лишь пекусь о сохранении наследия Великого Конана, — молвил он смиренно. — И никогда не простил бы себе, случись что с вами, государь. Ничтожный, денно и нощно молил я Митру Пресветлого открыть мне хитросплетение причин и следствий, и вот Всеблагой внял моим просьбам… Увы (повторяю слово сие вновь и вновь), я не в силах заставить Сердце Аримана вновь пылать в королевской деснице, но жизнь сына Великого Киммерийца, моего близкого друга и господина, я спасу, даже если буду вынужден пойти наперекор Великому Равновесию! Ваше Величество! Рабрагор — лишь ничтожный из смертных, ему не по силам будет нести скипетр и державу великого государства. Он — лишь послушная игрушка в наших руках, призванный исполнять волю…

— Чью же? — снова прервал словоизлияния Светлейшего король.

— Вашу, государь, конечно же, вашу волю! Поверьте, вынужденное правление бастарда продлится недолго. Как только опасность минует, Братия заставит Рабрагора возвратить вам корону.

— Я тронут, — сказал Конн. — Но вот что я думаю, жрец. Думаю, что сегодня день Торжества Иштар, а на этот праздник отец всегда являлся народу и брал в руки Сердце Аримана. За последние пять лет не случилось ни одной серьезной войны либо иного бедствия, когда являлась бы нужда в талисмане. Народ успел подзабыть о багровом камне, но если сегодня Сердце не будет явлено тысячам глаз, о нем вспомнят, и это породит мрачные слухи и неуверенность. Я не могу нарушать древние обычаи и прикоснусь к талисману на площади.

— Безумие! — вскричал жрец. — Сердце Аримана останется безответным, и все поймут, что небожители отвернулись от Аквилонии!

— Пусть все боги отвернутся от меня, я не буду в обиде. Но есть среди них один, на помощь коего надеюсь всем сердцем. Ты знаешь, о ком я говорю.

Светлейший в отчаянии заломил пухлые ручки.

— Государь — воскликнул он, готовый, кажется, вот-вот зарыдать, — Ваше Величество! Кром — божество киммерийцев, но вы киммериец лишь наполовину…

— Именно это и дает мне надежду. Говорят, Владыка Могильных Курганов лишь дважды бросает взгляд на человека: в момент его рождения и в минуту смерти. Я родился вдали от его владений, и вряд ли он обратил на меня свой взор, когда я появился на свет. Так что у меня в запасе есть хотя бы один взгляд Крома. Говорят, что иногда бог киммерийцев приходит на помощь тем, к кому особо благоволит. Отец почитал Владыку Курганов, надеюсь, он не оставит сына своей милостью.

— Увы, — прошептал жрец, — я бессилен что-либо изменить…

* * *

— Суда и справедливости, повелитель, суда и справедливости!

Невзрачный человек с небольшим горбом за левым плечом застыл на коленях перед ступенями королевского трона.

— Да будет суд и справедливость именем Митры Пресветлого. Назови себя.

— Богуз с улицы Вздохов, мой король.

— В чем твоя вина?

— Повинен в зарывании кошки в землю на перекрестке трех дорог.

Конн удивленно глянул на месьора Шатолада, стоявшего по правую руку от возвышения.

— Это правда?

Шатолад поклонился и заговорил поспешно, желая объясниться:

— Ваше Величество, сей человек желает обелить себя перед королевским судом и потому всячески преуменьшает свои черные деяния. Кошка, зарытая в землю с целью страшного колдовства, — лишь малая часть его преступлений. Сей чернокнижник повинен в сношениях с духами тьмы, коих призывал на погибель всех правоверных…

— Имеются доказательства?

— Мы схватили одного из так называемых учеников колдуна, и мальчишка, желая заслужить прощение, сознался, что его хозяин почти каждую ночь совершал бесовские обряды, жег травы и даже бесстыдно являлся ученикам голым, заставляя оных намазывать себя колдовскими мазями.

— Где свидетель?

— К несчастью, он внезапно умер, государь. Хлипкий оказался, да. Но у нас имеются другие свидетели: стражники и дознаватели, ходившие за колдуном в его берлогу. Они готовы поклясться именем Митры, что собственными глазами видели действие страшного чародейства, чуть было не лишившего их жизней!

Конн досадливо поморщился. Он уважал традиции, но считал обычай королевского суда в дни больших праздников досадным пережитком. В самом деле, пристало ли государю разбирать мелкие тяжбы и вникать в подробности жизни простолюдинов? А ведь каждый из них имел право в дни торжеств потребовать высочайшего разбирательства. Желающих, правда, находилось немного: народ давно смекнул, что лучше не докучать высочайшим особам своими мелочными проблемами, а еще лучше вообще не попадаться им на глаза. Лишь те, у кого на кону стояла жизнь, рисковали обратить на себя высочайшее внимание монарха, да и то изредка.

— Слышал, в чем тебя обвиняют? — спросил король горбуна. — Что можешь сказать в свое оправдание?

Богуз, оставаясь стоять на коленях, поднял голову и прямо взглянул в глаза Конна. Сыну киммерийца на миг показалось, что глазами колдуна на него смотрит некто иной, но он тут же отогнал эту мысль: дело жалкого чернокнижника его мало тревожило. Слушая, как Богуз с улицы Вздохов бормочет что-то невнятное, король оглядывал зал в поисках той, кто пленила его сердце.