Каждый квартал готов был выставить своих плясунов и плясуний, носильщиков огромных корзин, полных овощей и фруктов; перекупались за большие деньги жонглеры и акробаты, способные украсить любую процессию; женщины, согласно древнему обычаю, готовили разноцветные хитоны (у каждого квартала был свой цвет), стирали и гладили юбки, которых полагалось надевать в день праздника не менее семи; мужское население стряхивало пыль с костюмов позаковыристей: каждый желал предстать на шествии в облике пирата, древнего героя или сборщика податей. И немало веселой путаницы предстояло, ибо вельможи в сей день рядились простолюдинами, дамы — кавалерами, а гильдия воров, которую на время праздника городские власти отпускали, выступала облаченная в черные мантии судейщиков. Правда, ходили слухи, что прево Шатолад намерен нарушить традицию и арестовать воровское шествие в полном составе, но этому мало кто верил.
Повозка почти миновала улицу Роз. Проехали обгоревший остов храма Вакканы, и молодой стражник сказал, презрительно сплюнув под колеса:
— Поделом кумирни чужих богов жгут. Нечего разным бритунцам в нашей Тарантии делать и народ с панталыку сбивать. Бог един, Митра Пресветлый. А горбун — то наш, слышал я, самому Нергалу поклонялся. Брато Толстый за ним ходил, так, сказывал, огнем бесовским их с ног посбивало и дознавателей тоже. Страху Брато натерпелся, аж штаны обмочил! А дознаватели знай себе, молитвы охранительные читают, да и повязали колдуна. Ежели б не они, так Нергал сейчас по улицам разгуливал…
— Хлипок чернокнижник для слуги нергальего, — проворчал вислоусый.
— Да они все с виду хлипкие, колдуны — то, это уж так водится. Их силы тьмы изнутри сосут, Светлейший Обиус на проповедях сказывает. А слыхивал ли ты, как они божество свое величают? Не Повелителя Серых Равнин, а другого, кто якобы над всеми стоит?
— Как? — перестал жевать десятский.
— Тернером! Вот же выдумали. И якобы в боге сем аж три других спрятано, а сила их скрыта в Пустоте Великой… Можно ли в подобное веровать?!
Молодой рассчитывал, что начальник опять сболтнет лишнее, но тот лишь пожал плечами и проворчал:
— Духи тьмы могущественны и норовят правоверных одолеть. Так и жди ежечасно, что на голову тебе свалятся…
Тонкий свист, раздавшийся над крышами домов, заставил стражников глянуть вверх. В утреннем небе творилось странное: желтые сполохи играли там, и среди них явственно различалось летящее существо. Существо напоминало мужчину в нижней одежде, на спине его было прилажено тяжелое рыцарское седло, а в седле, бесстыдно расставив голые ноги, располагалась всадница, закутанная в конскую попону.
— А! — тонко выкрикнул молодой стражник. — Демоны! Демонов ты, дядя, накликал!
Вислоусый ничего не успел сказать в свое оправдание: страшная парочка стрелой ринулась вниз, раздался треск разрываемой ткани, повозку тряхнуло так, что стражники кубарем покатились с козел. Две старые клячи, впряженные в арестантскую колесницу, присели на задние ноги, испуганно заржали, но, ввиду полной немощности, остались стоять на месте.
— Вот те на! — раздался из-под обрывков матерчатого навеса веселый женский голос. — Стоит только отпустить поводья, и греха не оберешься. Вы живы ли, месьор рыцарь?
— Жив, — отвечал неведомый месьор. — Но, кажется, здесь имеется узник. И он в беспамятстве.
— Узник! Гонимый и униженный, беспомощный и сирый… Теперь я понимаю, отчего вас понесло вниз. Долг рыцаря помогать страждущим. Я, признаться, намеревалась приземлиться поближе к центру.
— Вы намеревались также оставить в покое несчастную Абегальду и меня по прибытии в Тарантию. Можно ли доверять вашему слову, госпожа Ишшу?
Ответ прозвучал обиженно:
— Значит, месьор Дагеклан, если я элементал, так мне уж и верить необязательно? Где, хвост нергалий, ваша галантность? Не забывайте, что я все же дама!
Стражники сидели на мостовой, вылупив глаза и не в силах ни закричать, ни пуститься наутек. Младший судорожно икал, десятский кусал ус, собирая остатки мужества.
— Я обещала оставить вас в покое, когда подыщу достойную замену, — сказал женский голос в повозке. — А в кого прикажете вселяться, в этих олухов?
Тут дверь ближайшего дома отворилась, и на улице показалась толстушка в шуршащих юбках, державшая за недоуздок маленького и весьма потертого серого ослика. Девица сия торопилась на праздник и опрометчиво решила скостить дорогу, пройдя через улицу Роз, на которую в иное время ее не заманили бы и горстью золотых. Порешив, что на время торжеств улица Роз, как водится, будет свободна от страшных черных повозок, она открыла всегда запертую парадную дверь своего жилища и оказалась посреди событий удивительных и весьма жутких.
— Ага! — вскричала госпожа Ишшу голосом Абегальды. — Вот эта мне нравится!
Месьор Железная Рука едва успел подхватить обмякшее тело дочери Эзра: огненная искра вылетала из ее полуоткрытого рта и устремилась к застывшей на месте тарантийке. Миг — и толстушка пустилась в пляс, высоко подкидывая юбки и обнажая розовый и весьма аппетитный зад.