Древний знак

— В таком случае нам предстоит подняться еще выше над суетным, — после глубокой затяжки из священной трубки сказал Брат совы. — Лицедейство, жестокость, вздорная брань, лень, беспечность, равнодушие, наговоры — одним словом, все, что таит в себе злое начало, — должно уйти из нашего стойбища, с нашего острова. А также... пусть все это покинет срединный мир, каким является Земля — обиталище рода людского.

«Пусть покинет», — всяк по-своему повторили старцы, глубоко затягиваясь по очереди из священной трубки.

— В таком случае я сообщу наше здравое мнение Брату оленя. Пригласите его к священной трубке...

И Брат оленя предстал перед мудрецами, с глубоким почтением выслушал Брата совы и опустился на колени, торжественно принимая священную трубку и глубоко затягиваясь из нее.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ А ЕСЛИ ПОВЕРИТЬ, ЧТО ОН ИСКАЛ ЕЕ МНОГО ВЕКОВ?

Брат оленя устал и решил наконец провести ночь не в стаде отелившихся важенок, а в родном чуме. Была еще одна причина, по которой он не мог в ту ночь покинуть очаг: в стойбище явились геологи. А они могли принести с собой что-нибудь из того, что здесь называли бешеной водой, — спирт, виски, вино. Брат оленя больше всего боялся, как бы геологи не угостили бешеной водой его жену — Сестру горностая: ведь тем самым они унизят ее, словно подменят, сделают больной и несчастной. А между тем не было для него дороже человека, чем эта женщина. Ему казалось, что он искал ее много веков. Точно ли это было именно так? Э, зачем сомневаться в том, во что уже невозможно не верить. Брат оленя внушил себе: в незапамятные времена были они оба журавлями, и даже, случалось, видел это во сне — значит, здесь есть какая-то истина. И по осени, когда отлетали птицы, а среди них журавли, Брат оленя не находил себе места от тоски. И никто не мог понять, что с ним происходит. А он ждал, ждал встречи с ней, с бывшей своей журавлихой, и жил предчувствием; это уже где-то совсем, совсем близко.

И вот оно, наконец, случилось! Как-то прибыл Брат оленя по делу к хозяину оленей Томасу Бергу на Большую землю, шел по городу, и вдруг словно что-то его толкнуло в самое сердце. Сначала он ничего не мог понять, наконец обратил внимание на женщину, которая шла впереди него. Она была богато одета, и Брату оленя в голову не приходило о чем-нибудь с ней заговорить. Но что-то все-таки толкнуло его в сердце. Возможно, пролетели в небе журавли? Так нет, журавлей не видно. Брат оленя снова перевел взгляд на женщину и понял, что она плачет. И повлекла его странная сила, придав ему отчаянную смелость. Он поравнялся с богатой особой, заглянул ей в лицо и понял, что женщина эта северного племени. Он изумился ее красоте. Брату оленя было трудно вот так, сразу постигнуть, в чем же секрет ее красоты. Нежным было ее лицо? Да, конечно. Была она, как девушка, тонкой и хрупкой? Да, конечно. Но если бы только это! Во всем своем облике она хранила тайну красоты летящей птицы, стремительно мчащейся оленихи. То, что было дано иным существам по одному лишь крошечному солнечному лучику, казалось, теперь теплым и ласковым солнцем вселилось в нее. Да, в ней живет свое особое солнце. Потому так мягко и лучисто светятся ее глаза.

Но женщина плакала. Стремительно шагнув к ней, Брат оленя спросил:

— Почему ты плачешь? — И добавил на своем языке: — Нужно ли тебе?

Конечно же, тут имелось в виду его участие.

С нескрываемым изумлением сквозь слезы рассматривала женщина Брата оленя и наконец спросила в свою очередь:

— Кто ты?

— Я тот, который искал тебя много веков. Когда-то, давным-давно, изначально, мы были с тобой журавлями...

Женщина смотрела на него, будто гадала: не сумасшедший ли перед ней? Потом смахнула слезу кружевным платочком, от которого шел удивительно тонкий запах, и с глубоким вздохом облегчения промолвила:

— Значит, ты человек моего племени, если знаешь его язык...

Схватив руки женщины, источавшие тот же удивительный запах, Брат оленя прижал их к своему лицу и тихо сказал:

— Теперь я уже совершенно уверен... ты именно та, которую искал я много веков.

Женщина смущенно огляделась вокруг, видимо боясь, что за ними кто-нибудь наблюдает, и, когда Брат оленя отпустил ее руки, тихо спросила:

— Неужели ты действительно веришь в это?

Не отвечая на вопрос прямо, Брат оленя посмотрел в небо, как-то неуловимо изменяясь в лице, и проговорил тоном своих речений:

— Наверное, кто-то древний очнулся во мне и вспомнил ту пору, когда буря поломала журавлихе крылья и она отстала от стаи. И тогда журавль тоже покинул стаю. Он метался в безумии над морем, волны которого доставали до неба, и кричал, кричал, звал журавлиху. И даже киты выныривали из моря и удивленно смотрели на журавля... И вот про то и есть мои речения. Могу ли я продолжать?

Женщина едва взмахнула рукой, не только разрешая, а умоляя Брата оленя высказать все.