Дрессированные сучки

— Да, в Организации меньше всего интересуются твоими достоинствами и талантами, тут важны блат и привилегии… Лично я не участвую в подобных делишках.

Матье тут же откомментировал:

— Тебе повезло, дорогая! Знаешь, "делишки" не каждому по зубам…

Мило улыбнувшись ей, он встал и отправился к себе за стойку, собрав по дороге со столов пустые стаканы.

Всем в округе было хорошо известно, кому благоволит Организация, так что мое присутствие было явно неуместно в этой "школе злословия".

Взяв стакан, я ушла из-за столика.

Саид сидел на табурете у стойки, рядом с кассовым аппаратом, и играл в кости с официантом.

Этот парень одевался черт знает во что, но умел носить португальское старье с королевским шиком и выглядеть так, словно на нем лучший костюм самой дорогой марки. Он держался прямо, даже когда горбился, умел выглядеть одновременно жестким и вкрадчиво гибким. Как боксер на ринге или бомба на взводе, готовая в любой момент взорваться.

Я протянула ему руку, поздоровалась.

— После обеда я возилась с твоим Масео… Недавно отвела его к Лоре…

Он улыбнулся в ответ:

— Надеюсь, никаких грязных штук с моей собачкой?..

— Конечно нет, пса я не тронула. Зато жена у тебя горячая!

Общаясь с Саидом, следовало знать меру — "перебрать" с шутками было бы опасно.

Вошедший Гийом подгреб к стойке и остановился у пивного крана и машинки для раздачи арахиса. Я подошла к нему.

Матье налил нам.

С каждым животворным глотком виски по телу разливалось благодатное тепло. Дверь то и дело распахивалась, вваливались новые посетители — наступил час аперитива.

Каждый день, в самом начале вечера, люди собирались в этом баре как на большую перемену. Мне было привычно хорошо и весело в теплой духоте зала.

Четверг, 7 декабря

14.25

Чердак раскалывался — накануне я перебрала. Схватила бутылку воды, выпила залпом. Вроде стало полегче, но глаз я по-прежнему открыть не могла, голова была чужая.

Телефонный звонок.

Я со скрипом приподнялась, чтобы выяснить, который час. Зеленые цифры на видике — 14.30. Сегодня я работала в вечернюю, в "Эндо" меня ждали к 16.30, так что я вполне успевала привести себя в порядок.

Включился автоответчик. "Вас, ребята, я не забуду никогда", пела Шейла.

Следом — "Письмо к Элизе".

Я чувствовала себя грязной и подавленной.

Голос Королевы-Матери — хрипловатый, хорошо поставленный, сообщение четкое и ясное:

— Добрый день. Это сообщение для Луизы: ты не работаешь сегодня, "Эндо" закрыт. Но мне нужно тебя видеть. Приходи к восьми вечера и, пожалуйста, не опаздывай.

Никогда не представляется, уверена, что узнают по голосу.

Я работала в самом первом выкупленном ею баре. Жалкое заведеньице, в котором бывали одни нищие бедолаги. Она круто взялась за дело и добилась оглушительного успеха. Устраивала регулярные налеты с инспекциями, разносила всех в пух и прах, и бар стал супердоходным. Открыла массажный салон, потом еще один, очень "закрытый" ночной клуб… Ее тогдашний спутник для выходов на люди был хорош, даже очень.

Меня Королева-Мать выделяла — ей нравился мой особый маленький номер для клиентов, кроме того, я не выпендривалась и не совала нос в ее дела. Она всегда хотела заполучить меня в свои видеофильмы, приходила посмотреть, как я работаю, приглашала выпить, ворчала, уговаривая: "Какие деньги можно делать с твоей попкой, жалко, что ты не хочешь заняться серьезной работой…" Пустая трата времени, я всегда уклонялась.

Я не трахалась с мужиками. Никогда не хотела, не была для этого создана.

Я не принимала никакого специального решения — просто всегда знала. Это было запрятано глубоко внутри меня, неприступное, как скала.

Ни в рот, ни взад, ни в перед… Никто и никогда. Без меня, я для этого не создана.

Я не говорила об этом ни с одним человеком. Рассказывала сорок бочек арестантов, пудрила мозги, распускала слухи. Чтобы правда не выплыла наружу.

Я точно знала, что люди не поймут. Сделают из этого проблему, начнут обсуждать, спорить. Я знала людей.

С упорством всех лжецов, живущих в вечном страхе, что их обман раскроют, я усердно врала. Чтобы меня оставили в покое.

Во мне жило нечто — грязное и очень мерзкое, — и его следовало надежно прятать.

Я так привыкла врать и таиться, что перестала обращать внимание на свой страх. Ведь это не касалось никого, кроме меня.

Сообщение "Ты сегодня не работаешь" заставило меня встать с койки: раз делать нечего, нужно этим воспользоваться.

Я стояла в кухне, смотрела, как лениво растворяется в стакане аспирин. Гийом не убрал за собой грязную посуду.

Дверь его комнаты была распахнута. Никого. Гийом не ночевал. Я не могла вспомнить, когда мы расстались накануне, так что у меня не было ни малейших предположений касательно счастливой избранницы.

Гийом на год моложе меня, и мы всегда жили вместе.