Дремучий случай

Я послушно кивнул и выполнил просьбу. Что-то мне все это не нравилось. Чего это он? Что я на этот раз сделал? Да я вообще ничего не делал, в школе я хороший мальчик, только ленивый, не хватало еще, чтоб исключили.

Выражение лица физика мне не нравилось.

— Что вы хотели? — недоуменно спросил я.

Он задумчиво пожевал губу, внимательно глядя на меня. Потом сказал:

— Хотел. Можно с тобой поговорить? Не будешь играть в ежа и ощетиниваться?

Хм, забавное сравнение.

— Смотря что скажите, — честно ответил я, не став напоминать, что у ежа иголки, а не щетина.

— В городе орудует банда подростков, — без дальнейших предисловий начал Бендин. — Очищают машины, иногда угоняют, мастерски отключают сигнализацию… Слышал?

Он внимательно следил за моей реакцией. Видимо, ему казалось, что у него не глаза, а рентген.

Интересно, чего он ждал? Что я расплачусь, упаду на колени и во всем признаюсь? Совершенно глупое предположение.

— Слышал, — сухо ответил я.

— Говорят, главарь этой банды — некто Змей, больше об этих преступниках ничего не известно.

Я еле сдержался, чтобы не присвистнуть. И оттуда же растут ноги у такой интересной информации? Это уже не пустые слухи, появляющиеся время от времени и уже порядком надоевшие, это факты.

Я устало потер переносицу. Мне бы сейчас поспать, а не лекции выслушивать.

— Зачем вы мне это говорите? — хмуро поинтересовался я. — Я знаю не больше вас. Но ни у вас, ни у меня нет автомобилей, так что нам банда Змея не опасна.

Алексей Дмитриевич покачал головой, видимо, он ожидал, что я буду более сговорчивым, но у меня не было ни малейшего желания ни каяться, ни строить из себя дурочка.

— Ромка, ты же умный парень, доиграться не боишься?

Вопреки его ожиданиям я не отвел взгляда и не стал уверять, что я тут не при чем. Его вопрос меня скорее позабавил. Не боятся только дураки, и я это четко знал.

— До чертиков, — честно ответил я.

Физик подошел ближе и протянул руку к моей шее. Душить меня собрался? Нелепая мысль пробежала и скрылась. Что за ерунда? Учителя учеников не душат, разве что сумасшедшие, а Алексея Дмитриевича психом я не считал.

Я не шелохнулся.

Оказалось, что он потянулся вовсе не к моей шее, вернее не совсем к ней, а к золотому кулону на цепочке.

Его подарила мама, когда мне было лет шесть. Мы пошли в террариум, где я впервые увидел змей вживую, и немедленно заявил, что хочу держать такую на балконе. Маме стоило больших усилий, чтобы убедить меня, что нашей 'теплой' зимой змея на балконе помрет, да и правильно кормить мы ее не сможем. Словом, реву было много. Рыдал, естественно, я. А знаете, как обидно было? Это детская травма, между прочим. Я потом еще полгода вспоминал змею и то, как я хочу себе такую. А на новый год мама подарила мне цепочку с кулоном. Маленьким детям обычно украшения не дарят, скорее машинки и пистолеты, но этим подарком она мне угодила, потому что на круглом кулоне была изображена кобра. Я был дико счастлив, всем показывал подарок и говорил, что у меня теперь есть собственный змей, которого почему-то назвал Петрушкой.

Я улыбнулся про себя этому воспоминанию. Кулон — это единственное, что осталось от мамы.

Именно из-за этого кулона в банде меня и звали Змеем, хотя никто и понятия не имел, почему я никогда его не снимал.

Я просто восхитился мозгами Бендина. Связать мой кулон и банду Змея — это еще додуматься надо. Конечно, в такие доказательства мало кто поверит, но тем не менее. И ведь он не просто предположил, он был абсолютно уверен в своей правоте, иначе ни за что бы не заговорил со мной на эту тему.

Что ж, я сам виноват, давно уже пора, думать тем местом, которым положено, а не тем, на котором сидят, и следить, чтобы кулон не выбивался из-под рубашки. Всегда нужно быть на полшага впереди других, иначе тюрьма обеспечена.

— Доиграешься, — повторил учитель с каким-то ужесточением в голосе. — Догадался я, догадаются другие, — я молчал. — Не думай, я не собираюсь бежать в милицию и докладывать, просто больно смотреть, как парень, у которого в голове далеко не пусто, спускает свою жизнь в канализацию.

Да что он знает о моей жизни?

Меня почему-то накрыло волной злобы.

— Моя жизнь и есть канализация, — огрызнулся я, резко высвобождая кулон из его руки, так что чуть не порвал цепочку.

— Я за тебя боюсь.

В его голосе не было ни ответной злобы, ни раздражения. Он не врал, ему действительно было меня жалко. А мне вдруг стало обидно. Я еще жив, не надо меня жалеть, жалость — худшее из всех чувств.

— Не волнуйтесь за меня, Алексей Дмитриевич, — попросил я, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я сам со всем справлюсь.

— Если тебе нужна помощь… — начал было он, но я не дал договорить.

— До свидания. Спасибо. Не нужно, — и выскользнул за дверь.

Уйти было наилучшим выходом, не хватало еще проболтаться о чем-нибудь. Или начать жаловаться, как паршиво у меня на душе. В любом случае, мое душевное состояние никого не касается.