Дремучие двери. Том II

Но эту спасительную идею им развить не удалось. Лиза, молча гладившая в углу бельё, вышла из комнаты со стопкой рубашек и вскоре вернувшись, объявила:

— Я позвонила, что мы от обмена отказываемся. Давайте чай пить.

Подвиг Лизы никто не оценил, меньше всех сама свекровь. Иоанна слышала, как разъярённый Филипп кричал жене:

— Кому нужна твоя жертва? Знаешь, что она думает? Что ты из-за её рухляди не хочешь переезжать. Чтоб тебе антиквариат этот хренов достался. Пусть, говорит, не надеется меня обдурить — правнукам завещаю после достижения совершеннолетия… Пусть, мол, меняется — так ей и передай…

— Это она от гордости, — сказала Лиза, — И от обиды. Она вас любит и не верит, что вы могли бы её бросить.

Последний козырь Филиппа не сработал — Лиза на бабку не обиделась, и выгодный обмен не состоялся.

— Как же, уедет она! — ворчала Градова-Старшая. И действительно оформила завещание неведомо на кого, пригласив нотариуса. Но Лиза как ни в чём не бывало продолжала подавать ей судно, обмывать и делать массаж.

Похоже, обижаться Лиза вообще не умела. «Она же старая», «Она же больная», «Она чудит…» — вот и всё. Поставить диагноз и пожалеть.

Лиза была для Иоанны доказательством того, что есть категория людей, которые беспрекословно и радостно идут на Зов, часто не зная, чей он. И таких Господь обязательно спасёт, даже если они «не воцерковлены», — просто они от рождения «правильные». Не безгрешны, конечно, а здоровы в главном — в шкале ценностей. И что Евангельское «Я — дверь», свидетельствующее, что только судом и решением Иисуса Христа можно туда войти, означает, что овцы, которые пришли на Зов к Двери, не ведая Имени Пастыря своего, могут быть впущены в Царствие Пастырем с большей вероятностью, чем знающие, чей это Зов, слышащие Его, но остающиеся пастись где-нибудь в злачном месте. Или вообще бегущие в обратную сторону…

— Что он у вас без конца орёт? Не можете ребёнка успокоить, две бабы в доме, — проворчала свекровь.

Иоанна жила то в Лужине, то в Доме творчества, но во всех домашних происшествиях оказывалась в ее глазах изначально виновной.

— И что там у вас на кухне горит?

— Уже сгорело.

— Филипп звонил?

— Нет. Лиза на стенке сидит, он её доконает, дубина. Воспитали вот, гордитесь.

— Да от такой жизни кто угодно сбежит! Она его, вишь ты, от рук отучает, Тёмку, вот и орёт… А кошке кота надо, я уже договорилась. Ты-то сбежала!..

— Вам только кота не хватает, — Иоанна шагнула к двери.

— Жанна!

Свекровь плакала, размазывая по щекам чёрные от туши слезы.

— Жанна, надо что-то делать. Я так боюсь за Филиппа — он спивается. Вот на днях, ночью… Я проснулась, он здесь. И пьёт. Ночью, прямо из горлышка. Тайком от неё… Жанна, вы с Денисом должны его устроить в больницу. Я так боюсь… А вдруг малыш родится больной — сейчас про это такие ужасы передают…

— Да, да, я всё сделаю…

Поскорей скрыться в ванной. Она стоит под душем в каком-то оцепенении, закрыв глаза и не чувствуя ни времени, ни бьющей по плечам слишком горячей воды. Она отвыкла от проблем, у неё просто нет сил…

— Мама, вы скоро? Мы садимся обедать, — послышался за дверью веселый голосок Лизы. Это означало, что вернулся Филипп.

Когда Иоанна вышла из ванной, квартира будто по мановению волшебной палочки преобразилась. Вокруг всё сияло уютом и чистотой, из кухни пахло чем-то вкусным, Тёмка спал, рядом в кресле спала кошка. Сам «волшебник» сидел за столом, хмуро размешивая в борще сметану. Вид у него был помятый.

— Привет, ма.

— Ты что, недоделанный, свой номер телефона забыл?

— Он за городом был, — грудью встала на защиту Лиза, — Там телефона нет. Вечером свет погас, на даче часто свет гаснет, сами знаете… Не приезжать же по новой. Пришлось систему чинить с утра, провозился, а телефона нет. Он сам перенервничал, устал…

Иоанна принялась за борщ, борщ был превосходный. Она вспомнила, что весь день ничего не ела.

В дверь позвонили — пришли бриджистки. Лиза приветливо щебетала в прихожей, помогая гостьям раздеться.

— Береги её…

— С ней же невозможно, — взорвался Филипп, — Ну скажи, разве это нормально? Эти дети, старухи — они сожрут её. Лучшие годы, надо сниматься, играть, а она… Горшки, пелёнки… Говорил — избавься от второго, не время — вылупила глаза: — Он же человек!.. А если их двадцать будет, таких человеков?.. А она — не человек? И бабка ещё сто лет проскрипит — что же теперь, свою жизнь кошке под хвост? В пансионате врачи, уход… Подумаешь, бриджа там нет… Будет в «дурака» — какая разница?

— Большая, — вставила Лиза, появляясь в дверях, — Врач говорит, для таких больных очень важно сохранить стереотип. И Тёмку она любит. Я их всегда вместе завтраком кормлю — тарелки подчистую. А врозь капризничают.

— Капризничают, — передразнил Филипп, — Из-за этого губить жизнь…

— Ну почему губить, — Лиза спокойно раскладывала по тарелкам жаркое, — Раз так получилось… Раз иначе нельзя… Мама, объясните ему…