Дремучие двери. Том I

Ничего этого Люська не знает. Яна хочет превратиться из Золушки в Принцессу, и роль Феи поручает ей, Люське. Вот и всё. Восемь лет назад Яна чернилами перерисовывала себе на руку Люськину татуировку. Яна к ней вернулась, вот и всё. Угол за гардеробом — давняя Люськина резиденция. К задней стенке прибито зеркало в старинной резной раме. Перед зеркалом — письменный стол, над которым свисает с потолка пыльная лампочка под бумажным абажуром. Люська учится в каком-то техникуме. Готовясь к занятиям, она всегда видит себя в зеркале. Среди циркулей и учебников — карандаш для бровей и коробочки с косметикой.

— Стричь? — Люська взвешивает на ладони ещё влажные пряди Яниных волос.

— Как хочешь, — щёки у Яны горят, руки — холодные. Она сознаёт что её состояние — ненормальность, болезнь. Две Яны как бы сосуществуют рядом — прежняя всё понимает, осуждает, удивляется и с любопытством ждёт — что же в конце концов будет с той, новой Яной?

— Сейчас самый писк — совсем коротко, знаешь, такая тифозная стрижка. Тебе не пойдёт. Хочешь, как у меня?

Отравленный ёж снова ворочается у неё в горле.

— Может, хвост? — выдавливает она, — Вот так.

— Так — называется «Хоре тэйл». С чёлкой?

— Как хочешь.

— Хной покрасить?

— Крась, — жмурится Яна.

Нахальная, отливающая медью грива перехвачена на затылке голубым пластмассовым кольцом, такие же голубые клипсы сдавливают мочки ушей.

О, Господи… Яна с ужасом и восторгом смотрит, как Фея-Люська превращает её лицо в нечто кукольно-театральное. Неужели это у неё такие огромные мрачные глаза с тяжело взметнувшимися до самых бровей ресницами, такая бледно-розовая бархатная кожа и негритянский, вишнёво-фиолетовый рот.

— Последний писк, девчонка из ГУМа достала, — это Люська о помаде, — Не нравится, есть бордовая.

— Пусть эта.

У «роковой» такая же помада.

— Встать! — приказывает Люська, — Юбка сойдёт, а свитер не в жилу. Надо что-то воздушное и открытое.

Жёлтый китайский свитер — гордость Яны, она купила его в московском Пассаже, отстояв три часа.

— На, примерь.

Блузка из модного дымчато-серого капрона на чехле с пышными прозрачными рукавами. Чёрный кожаный поясок.

— Обалдемон, — мурлычет Люська, приглаживая на своих бёдрах жёлтый китайский свитер. Кошачьи её глаза, впитывая золотистую желтизну свитера, разгораются всё ярче, — Тебе надо носить декольте, у тебя плечи — люкс! А у меня во, ключицы. Махнёмся, Синегина?

Надувает, по своему обыкновению? Нет, они и вправду сейчас неотразимы обе — экстравагантно-романтичная Яна и рекламно-спортивная Люська.

— Махнёмся…

— А туфли какие?

Туфли. Нельзя же, в самом деле, идти в 56-м году в клуб в валенках, как в сорок пятом. Вернуться за туфлями домой, представ перед мамой в таком облачении ещё невозможнее. Фея-Люська, выдерживая роль до конца, жертвует Яне пару стоптанных лодочек. Туфли Яне велики, приходится напихать в них ваты.

— Ему привет, — подмигнёт на прощанье Люська. Зубы её, когда-то черно-белые клавиши, сверкнут ровно и влажно, один к одному, а улыбка эта будет означать: догадалась, но не расспрашиваю. Сама расскажешь, никуда не денешься.

Больше они с Люськой не увидятся.

ПРЕДДВЕРИЕ

«Осуждение церковью капиталистического режима, признание церковью правды социализма и трудового общества я считал бы великой правдой». /Ник. Бердяев/

«Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз
Впереди — Иисус Христос».
/А. Блок/

— Значит, давай подведём итоги — сказал AX. — Природное человечество отнюдь не представляет собой братства — в этом ошибка «прекраснодушных» социалистов. Человечество состоит из павших эгоистов, потенциальных или явных вампиров, и величайший смысл исторического процесса состоит в том, что человек в нём обособлен, предоставлен самому себе, имея возможность свободно и сознательно обратиться к Творцу. Войти с Ним в совершенно сознательную и свободную связь. То есть своей волей признать или не признать в себе высшее божественное начало. Подчиниться Замыслу.

Западная цивилизация освободила человеческое сознание от всех внешних ограничений, провозгласила безусловные права человека, то есть дурную бесконечность желаний при невозможности их все удовлетворить.

Самоутверждение, ведущее к несостоятельности.

Социализм прав, восставая против существующей неправды, корень которой в том, что общественный строй века сего основан на вампиризме /эгоизме/ отдельных людей. Откуда вражда, конкуренция и всё общественное зло.

Замысел Творца основан на подчинении всех надмирному началу. Целому, спаянному взаимодополняемостью и любовью. Этот Закон Божий исповедует и Церковь. Но «много званых и мало избранных». Прижизненное «Царство Божие внутри нас» даётся лишь верой и благодатью свободным сердцем избравшим Его, то есть чудом.