Дремучие двери (Том 2)

"Как мы знаем, Сталин был ненормально подозрительный и в то же время здравый и разумный человек... Он был разумен, но обезличенно беспощаден, убеждён, что его режим /и, разумеется, его личное положение/ должны оставаться неприкосновенными. Сталин знал об опасностях автократического правления, в заговорах разбирался как никто: извне ему грозила отнюдь не вероятная, а весьма определённая перспектива неизбежной войны, заговоры были вероятны - в партии, в армии. За тридцать лет до того он возглавлял тайные революционные организации, секретнейшие из секретных, и знал: единственный противовес тайным организациям - тайная полиция. Сталин готов был использовать и использовал тайную полицию, как никто прежде её не использовал. Ему нужно было уничтожить и он уничтожил самоё возможность альтернативного правительства: не только оппозицию, но и тень оппозиции в самых отдалённых закоулках, откуда могла бы выйти другая администрация. С помощью таких мер он, режим, страна выстояли в войне. После войны времени на передышку не было вовсе. Ему приходилось приглядывать за Америкой, вооружённой атомными бомбами. Вновь, в который раз, режим нуждался в защите. Те же самые меры. Та же секретность. Такие же, если потребуется, жертвы невинных. И так - до тех пор, пока не останется никого, кто мог бы стать средоточием опасности. Кое-что в этом аналитическом конструировании со счетов не сбросишь. Не так уж и невероятно, что Тухачевский и другие высшие армейские чины составили заговор с целью устранить Сталина. Фактически это априори вероятно. При такой концентрации власти и при отсутствии какого бы то ни было законного инструмента её замены /тут одновременно трагедия и знамение сталинской эры, это было предсказуемо и предсказывалось/ единственной альтернативой становилась армия. Такого рода урок усвоен римскими автократами задолго до наших дней, им пользовались люди, насколько мы можем судить, сравнительно уравновешенные, такие, как императоры Септимий Север и Константин". /Чарльз П. Стоун/

"Я должен сознаться, что для меня Сталин остаётся самой непостижимой, загадочной и противоречивой личностью, которую я знал. Последнее суждение должна вынести история, и я оставляю за нею право". /А. Гарриман/