Дремучие двери (Том 1)

* * *

Яна сидит на полу перец шкафчиком, стаскивая с валенок слишком тесные калоши. На шкафчике Яны наклеена лягушка - не царевна, а так, невзрачная, беспородная. Наверное, вырезана из учебника зоологии, с жёлтыми пятнами клея и проступающими буквами. Но всё равно она - волшебная, и комната с маленькими столами и стульчиками, и настоящее - не соевое - молоко на завтрак, и рыбы в аквариуме, и самодельные игрушки. Сервизы, куклы, мебель из раскрашенной глины. Бумажные кошельки, лодки, кораблики, коробочки, пилотки - из той же бумаги. Всё это чудеса, и название "Детский сад" чудо. Сад и дети. Дети и сад. Пальто, платок, калоши, мокрые варежки, продетые на тесёмке в рукава, скорей освободиться, сбросить, выскользнуть, как Царевна-лягушка из кожи. Хлопает дверца шкафчика, торопливый мамин поцелуй, её запах... Яна сидит рядом с воспитательницей - она несколько раз дралась за это место и, наконец, завоевала. Не помню, как её зовут. Она - тоже чудо. Фея Детского Сада. Тогда она представлялась Яне вполне "тётей", теперь видно ей едва ли восемнадцать. Фея невысокого роста, круглолицая, румяная. На ней полосатая кофточка, короткая черная юбка и валенки, надрезанные в голенищах, стягивающих полные икры. - Сложите листок вот так и так. Саша, я же показываю. Андрей, у тебя опять нет платка? Да, правильно. И у тебя правильно. Сегодня Фее не до нас, и вчера было не до нас - торчит у неё какой-то солдат. Я - по правую руку, он - по левую. И солдат этот для неё самый главный. Мы ревнуем, и он тоже. - Лучше б ты совсем не приходил, - грустно говорит Фея. Я ликую. Нечего приходить. - Другим и вовсе не дали, - говорит он. - Прямо из госпиталя, - в часть. - Ну пусть бы на недельку, - шепчет она. - Теперь вот здесь загните и оторвите. Получилось что? Квадрат. Теперь загните, чтоб уголки были внутрь. Неужели нельзя ещё хоть денёчек? Один-единственный?.. - Вот так? - встреваю я злорадно. И тут же со всех сторон: - А я? А у меня? Солдатик смотрит на нас уже с откровенной ненавистью, я торжествую. Какой он принц для нашей Феи? Бритоголовый, лопоухий, с тонкой цыплячьей шеей, натёртой воротничком гимнастёрки. -Теперь снова пополам, так и так. Все смотрят, я кому показываю? Ты у меня останешься сегодня, и всё. Ритки не будет, она к тётке уйдёт. Она всё знает. - А к матери? - он смотрит куда-то в угол, - Нельзя, я ей обещался. - И опять загните внутрь, - Яна вдруг видит с ужасом, что Фея плачет. Слеза катится к уху, где малиново вспыхивает серёжка. - Дурная, а как совсем не вернусь? Вон мой дружок с трёхмесячным оставил. Не вдова, не жена. - Ой дура-ак, - тянет она и уже смеется, - Дурак и есть. Ну-ка, что у нас получилось? Андрюша, что? - Корабль, да? - Двухпалубный корабль, с парусами. После обеда запустим. После мёртвого часа Яна выкрасит паруса в оранжевый цвет, и будет её чудо плавать с другими разноцветными чудесами в море-корыте. - Солнце вышло, живей гулять! Фея выталкивает детей за дверь, все наперегонки бегут в раздевалку. Смуглый мальчик со странным папиросным именем "Казбек" дёргает Яну за косу. Яна прощает, потому что у него есть настоящий кожаный мяч. Мы уже оделись как попало - Феи нет. Но мы терпеливо ждём в полутёмной раздевалке, каким-то чутьём зная, что звать её нельзя. Наконец, дверь распахивается. Прошло не больше минуты, прошла вечность. Как медленно тянется в детстве время! Дверь настежь - на пороге моя Фея. В коридор из комнаты врывается солнце, в волосах у Феи - солнце, на блузке, на щеках губах горит солнце. Яна хватает её руку. Сейчас, мягко шлёпая валенками. Фея отведёт их во двор, и Яна никогда не узнает, чем закончится для неё этот день. Будут ещё обычные дни, без солдата, потом они вернутся домой, в подмосковный городок. Скачет Фея по солнечным классикам-квадратам. Яна так не умеет - до чего ловко. Фея есть Фея. Что было с тобой потом, моя Фея? Этого она никогда не узнает.

* * *

Снова затрещал проектор в просмотровом зале, где лежала ничком Яна, зажатая рядами кресел, и видны ей были лишь две пары ног в сандаликах да край светящегося экрана. Она до смерти боится дремучих дверей и тёти Клавы. - Лекарь подтвердил диагноз: рука сохнет, заражение крови, надежда только на сильный организм. А Екатерина надеялась лишь на Бога, и чем горячее становились руки и лоб спящего в забытьи сына, тем горячее и исступлённей она молилась: "Я отдала его тебе, Господи, так пощади, не забирай Coco слишком рано.."

ПЕСНЬ ВТОРАЯ О ГЛАВНОМ, НАПЕТАЯ АНГЕЛОМ-ХРАНИТЕЛЕМ ТЯЖКО БОЛЯЩЕМУ ОТРОКУ ИОСИФУ.