Dream in the fragments of the heart (СИ)

Он пришел, весь перепуганный, заспанный, помятый, но увидев меня в таком же состоянии, внезапно рассмеялся так искренне и невозможно заразительно, что я сделала то же самое, хоть и не понимала причины его веселья. Наше веселье разрушило нагоняющую страх атмосферу, так что спать здесь я больше никогда не боялась, но в ту ночь он лег рядом. С тех пор я стучу, когда хочу видеть его рядом, не так сильно, как в ту ночь, конечно.

Однажды, когда мы ездили на экскурсию, Пит так меня отвлек, что я проглядела нашу остановку. Забавно, конечно, об это вспоминать спустя время, но тогда мы потерялись, кое-как нашли выход, в конечном итоге не попав на экскурсию, зато с тех пор держу в телефоне карту Капитолия.

А все началось, когда в автобус зашла пожилая женщина, а я пересела на Пита, уступая ей место. До этого я не могла разговаривать с парнем, ведь он сидел напротив, а мне не очень хотелось нагибаться вперед. К тому же, не хотелось, чтобы люди, окружающие нас, слушали мои откровения, так что теперь Пит мог нести всякую околесицу мне на ухо, а я тихонько хихикать. Женщина, сидящая на месте, где я была минуту назад, смотрела на нас с неприкрытым удовольствием, наверное, видела во мне себя молодую. На остановке, как оказалось позже, это была и наша остановка, вышли почти все, так что я пересела на соседнее сидение.

- Честное слово! Все так и было! – утверждал Пит, когда я в очередной раз опровергла его басни, он неодобрительно сдвинул брови, но потом он тепло улыбнулся. – Знаешь, мне надо тебе кое-что сказать, - игриво сообщил он, а я придвинулась ближе. – Сыграем в «камень, ножницы, бумага», если ты победишь, то я скажу, - я согласилась и даже смогла победить. – Мы проехали нашу остановку, - прошептал он. С тех пор я садилась подальше от него в общественном транспорте.

После нового года, в последние деньки нашего нормального общения, я сидели с карандашом в руках, пытаясь придумать что-то простое, но в то же время красивое. Как назло ничего в голову не приходило, и я, разломав карандаш пополам, откинулась на спинку стула. А во всем был виноват неугомонный преподаватель, считающий, что «талантливый человек талантлив во все». На этот раз он задал нарисовать нам нечто «вызывающее в нас глубокие чувства».

Я не хотела просить Пита, ведь у него самого домашнего задания не меньше, но он пришел сам и, узнав в чем дело, предложил свою помощь. Я долго протестовала, но потом Мелларк сказал, что карандаш будет у меня в руке тоже, так что я смело смогу считать себя авторам рисунка тоже. С боем, но я согласилась, его рука накрыла мою ладонь, держащую карандаш, и он плавно, почти невесомо стал касаться грифелем бумаги.

Вскоре стали видны силуэты зданий, а потом все словно приобрело цвет, хотя на самом деле Пит использовал только один карандаш, но передо мной совершенно точно был ночной Капитолий с его яркими огнями, бесконечной круглосуточной жизнью и весельем. Если Пит смог сотворить такое простым карандашом, на маленьком тетрадном листке, то мне было интересно что же будет, если все то же самое он нарисует на большом холсте яркими красками?

К слову, это был последний день, когда все было как обычно: милые фразы, звонкий смех, ощущение полета, счастье. На следующий день я его не видела в колледже, а потом он вел себя очень отстраненно: быстро разрывал объятия, сам никогда не начинал разговор, отвечал на мои вопросы резко и односложно. Мы по-прежнему медленным шагом прогуливались от колледжа до общежития, только теперь ни он, ни я не разговаривали, не было больше стуков в стенку, мы больше не дурачились, отправляя друг другу сообщения, сидя рядом друг с другом. Мы стали словно чужими, между нами словно стена выросла, и я совершенно не понимала, что происходит.

Я думала все это закончиться по приезду домой на летние каникулы, хотя там был всего лишь июнь, учеба у второго курса начиналась в июле, но мне казалось, что этот месяц должен стать самым лучшим, может, он отгородился, чтобы наши отношения не мешали учебе. Но и тут я ошиблась. Мы находились дома уже почти месяц, завтра мы отправляемся обратно в Капитолий, а Пит все еще сидит в своей скорлупе.

Сегодня мой день рождения, я прождала Пита все утро у себя в комнате, но, увы, кроме мамы ко мне никто не пришел, так что я полная решимости двинулась к нему в комнату. Дверь балкона распахнута, а Пит сидит ко мне спинной на кровати, что-то делая в ноутбуке. Тихо подхожу к нему и закрываю его глаза своими ладонями. Он молчит и не двигается, так что через несколько секунд я опускаю руки.

- Пит что происходит? – спрашиваю я, когда он поворачивается ко мне лицом, но отводит глаза, когда я пытаюсь в них заглянуть. Он весь напрягся, такое ощущение, что он не дышит, напуган или взволнован чем-то. – Ты меня больше не любишь? – спрашиваю я, справившись с комом в горле, не позволяющим произносить такое вслух.