Драмы больше нет

– Приглашай его на пикник в следующую субботу. У нас будут друзья, ему будет интересно.

– Я подумаю, – неопределенно проговорила я.

– Нечего тут думать, – удивился отец. – Приглашай, я его жду.

– Хорошо, папа.

– Значит, я понравился твоему отцу? – Петр довольно разулыбался, когда я передала ему приглашение Родиона. – Здорово.

Я наблюдала за реакцией Петра с некоторой снисходительностью. Я сотни раз в своей жизни видела, как люди вели себя подобным образом в присутствии или после близкого общения с Родионом Кауто. Восторг, оживление, ожидание чего-то большего, дальнейшей дружбы. Не понимали, что Родион, в виду своей профессиональной деятельности, да и артистичной натуры, легко приближал к себе и также легко расставался с людьми, порой даже не запоминая их имен. А люди принимали его отношение всерьёз. И сейчас, наблюдая за Петром, я раздумывала, стоит его спустить с небес на землю прямо сейчас, или пусть радуется общению со звездой?

Петр осторожно подступил ко мне, воспользовавшись тем, что мы одни. Оказался близко-близко, я почувствовала, как его пальцы сжали мои ладони. Глаза подняла, и мы оказались с ним лицом к лицу, почти касались друг друга носами.

– Так что, прогуляемся?

Я тихонько вздохнула.

– Ты не обидишься, если я откажусь? Я очень устала, если честно.

– Не хочешь в город?

Я головой качнула.

– Нет, прости.

– Да нет, ничего. – Петр отступил. – Я видел, что ты весь вечер молчишь. Хотя…

– Что? – переспросила я, когда он замолчал.

– Все, по большей части, отмалчивались. Все были без настроения. Ты не заметила?

Я уклончиво пожала плечами. Соврала:

– Кажется, всё было, как обычно.

Петр хмыкнул.

– А я чувствовал себя не в своей тарелке. Будто я один не понимал, что происходит. Но, наверное, так и должно быть. Я один был чужак, а вы все – семья.

– Всё хорошо, Петя, – настойчиво проговорила я. – Тебе показалось.

– Ну и замечательно. Завтра увидимся?

– Конечно. – Воодушевление пришлось изобразить. Поинтересовалась: – Ты точно не обиделся?

– Не обиделся. – Касимов подступил ко мне и поцеловал, прежде чем я успела сообразить, что происходит. Достаточно пылкий поцелуй в губы, быстрый, решительный. И вот Петр уже отступил, улыбнулся мне на прощание и направился к двери. А я осталась, зачем-то подняла руку и прижала пальцы к губам. Задумалась.

– Он мне не нравится.

Услышав голос Федотова со стороны, я руку торопливо опустила, повернула голову и увидела его, стоящим в дверях гостиной. Я знала, что в комнате уже никого нет, все перебрались в сад, Елена хвасталась перед сватьей своими розами.

– Он и не должен тебе нравиться, Рома, – устало вздохнула я. Направилась к лестнице, стала подниматься по ступеням. Федотов направился за мной.

– Насть, я не ревную, – высказал он мне в спину. Я после этих слов возвела глаза к потолку, Рома, правда, этого видеть не мог. – То есть, мне это тоже не нравится, но дело не в этом. Кончено, так кончено. Я спорить больше не буду. Но тип этот мутный, – решительно закончил он.

– И чем же он мутный? – поинтересовалась я, решив не останавливаться, не замедлять шага, дойти до своей комнаты и захлопнуть перед носом Федотова дверь.

– Хотя бы тем, что он журналист. Вот что ему надо?

– А ты не думал, что ему нужна я?

– Думал, – язвительным тоном проговорил Роман Юрьевич. – Много, знаешь ли, думал. Но я за ним сегодня наблюдал. По-моему, этим вечером он тобой не слишком интересовался.

– Это по-твоему, Рома.

– Или тебя это просто устраивает.

– Думай, что хочешь.

Я дошла до двери своей комнаты, взялась за ручку, Федотов, по всей видимости, понял, какой маневр я собираюсь совершить, схватил меня за руку и развернул к себе лицом.

– О чем мама с тобой говорила?

Я могла бы не отвечать. Наверное, могла бы. Но Рома настойчиво смотрел мне в глаза, и я понимала, что для него это важно.

– Ты же знаешь, о чем. О тебе.

– И что ты ей сказала?

– Что устала, и пытаюсь жить дальше. Что имею на это право. Она со мной согласилась.

Федотов упирался рукой в стену рядом с моим плечом, мрачнел на глазах. Скрипуче проговорил:

– Понятно.

Я аккуратно, но настойчиво его руку от своего плеча отвела.

– Отправляйся исполнять свой долг, Рома. Тебя все ждут.

Он поморщился.

– Да не нужен я никому.

– Только не вздумай давить мне на жалость, – предупредила я его. – Ничего у тебя не выйдет.

– Почему? Потому что тебе меня не жалко?

Я ненавидела, когда он говорил со мной подобным образом, подобным тоном. Смотрел пронзительным взглядом, понижал голос до волнительной хрипоты и принимал при этом очень печальный вид. Моё дурацкое сердце такого испытания не выдерживало, почти никогда. Вот и сейчас я заволновалось, сердце предательски сжалось, и мне, вопреки разуму, захотелось поднять руку, коснуться Ромкиных волос, а затем прижать его голову к своему плечу. Он всегда так делал, когда хотел, чтобы я его пожалела. Прижимался ко мне, как мальчишка.

– Ты только что сам сказал, что между нами всё кончено. И ты, якобы, с этим смирился.

Федотов разглядывал меня, затем вздохнул.

– Ты же знаешь, что я никогда не смирюсь. Ты моя женщина. И что бы ни происходило, это не изменится.