Драма в конце истории

Под бесстрастной зарей, словно входом в веющий холодом космос, полукружьем над заливом Нью-сити спасительно сияет огнями громадных зданий с кривыми поднимающимися и спадающими серебряными крышами, со светящимися органическими светодиодами рекламных баннеров в перекрестьях прожекторов. Вот, из Чайна-тауна вырос кокон земного шара, окруженный смиренными терракотовыми китайскими воинами; огромная фотография самоуправляемого мобильного модуля BMW в окружении традиционных львов с надписью на китайском «bao ma» — «драгоценный конь»; снующие анимационные японские «тарелки» — помесь авто и летающих машин. Дальше — в высоте реклама на английском «Самые тонкие нано-презервативы, натуральный эффект!» с бегущей в объятия друг другу и страстно сливающейся парой…

После подтопления городов Соединенных Штатов и ряда городов Европы, исчезновения островов Японии, — от таяния льдов Арктики мировые рынки наводнили Китай и страны Американского континента.

Над зданиями неслышно скользят «тарелки», принадлежащие корпорациям. Какой-то чудак летел с аппаратом за спиной, как вещмешком, наклонившись головой вперед, с нелепо болтающимися ногами.

Прохожу мимо самого высокого здания, огромного вертикального кристалла со сталактитами по бокам — Центра Универсального Искусственного Интеллекта (ЦУИИ), его хранилище информации превысило объем информации человеческих мозгов всего мира. Его автономные космические центры посылают на другие планеты андроидов и насекомообразных роботов, вобравших в себя все удивительные приспособления для выживания в живой природе, которые умеют видеть во всех цветах спектра, убегать от угрозы и общаться друг с другом, находить поставленную цель. Наша планета превращается в самоуправляемый компьютер, распространяя свою логистику в космос.

Блестят на солнце прозрачные аэрозольные[1] здания корпораций олигархов — «народного достояния»; супермаркеты с гламурными китайско-индийско-американскими чудесами товаров внутри, с тихой отрадной музыкой, уводящей в покой немыслимого изобилия; жилые здания, где расслабленные семьи погружены в нирвану удобств технического прогресса, не видя за окнами теней спешащих замкнутых в себе людей.

Невольно возникает мысль: что будет, когда космос пожрет это спасительное зарево?

Но я смотрю на все это с предубеждением. Нет, меня там ждут, «ваше внимание для нас ценно!» Но противно в виду явного перевеса подозрительного интереса над подлинным радушием.

В свою «зону отчуждения» на окраине Нью-сити я еду на метро — оставшемся от прежних времен старинном непрестижном транспорте. Метро, дороги здесь до сих пор не в порядке, они потеряли былое значение с изобретением «тарелочного транспорта».

Бегом спускаюсь вниз по движущемуся эскалатору, глядя налево на поднимающихся вверх по эскалатору мелькающих людей, и кажется, шагаю семимильными шагами, прочь в неизвестность.

В вагоне хмурые люди, пожилые тетки сидят, задумчиво уставившись в себя, девчонки пляшут тонкими ногами, погруженные в наушники дисплеев. Меня поразила горделивой осанкой красавица напротив, под моим взглядом незаметно прикрывшая чудесные колени подолом плаща. В этом несоответствии открытых ног и длинного раскрытого плаща скрывается что-то глубоко женское и порочное.

Я углублен в себя, вижу себя началом и концом всего, где-то по краям мерцает иная жизнь. А в центре независимая гордячка, уверенная и знающая свою власть, — отрада, противостоящая холодной отчужденности серых людей. Я, единственный сам себе, смущенно-стеснительный и готовый на опрометчивое действие, отвожу глаза, прежде чем она посмотрит на меня. В ее гордой посадке головы, изящном движении руки есть что-то недосягаемо интеллигентное и порядочное, обещающее высшие наслаждения. Она беспокойно очнулась, смотрит мимо ровно.

Вся моя тоска исчезла в чем-то податливо счастливом, ушли чужие неуютные громады зданий. Я воображал ее, как она ищет меня и, увидев, широко открывает молящие глаза, а я пренебрежительно отворачиваюсь. И потом, на улице, снова встречаю ее молящие глаза, и снисхожу. Воображаю, как читаю ей мои дивные стихи, и они льются прямо в ее бездонные жаждущие глаза, и мы понимаем друг друга до каких-то невероятных глубин, и сливаемся в поцелуе.

Я не надеялся ни на что, у нее своя жизнь, и она была для меня мгновением душевного счастья, которое больше не повторится, но всегда буду помнить и тосковать о нем.

На моей остановке она отчужденно вышла, и я за ней. Она быстро исчезла.

Механически перехожу улицы, забитые нетерпеливо спешащими био-автомобилями. Никакой отрады! Вообразил неведомый город, куда входишь, как в родное лоно, где все открыто тебе и улыбается, — уютные улицы с зелеными тенистыми деревьями по сторонам, на каждом углу дружелюбные уличные кафе под навесами веселенького цвета.

Вспомнил дачу с тихим шелестом листвы и одиноким небом, дачников в старом тряпье, вытащенном из сундуков, вольный стук работ. И с радостью представил, как уеду туда с мамой в выходные.