Дракула Энди Уорхола

Люди-кроты, обитающие на «Фабрике» серебряных грез, вечно бодрые, будто под воздействием возбуждающих препаратов, бодрствующие «от заката до рассвета» в вечном поиске крови, прозвали его «Драколушкой» – полу-Дракулой, полу-Золушкой. Этот ведьминский шабаш любил посплетничать о «жертвах» Энди: сперва об отбросах, чьи жизни были оприходованы во имя Искусства и у которых почти никогда не бывало денег на поддержание своей грошовой славы (очень многие из них теперь уже действительно умерли); потом – о богачах, изображенных на портретах, или о тех, кто давал рекламу в «Интервью»[2]и потому обихаживался столь же старательно, как какой-нибудь меценат эпохи Возрождения (очень многим из них действительно стоило бы умереть). Энди, как пиявка, присасывался ко всем этим людям, опустошал их или ломал, используя их и не позволяя при этом прикасаться к собственной персоне, без разбору присваивая все то, что он мог приобрести только одним способом – вытянув из других: деньги, любовь, кровь, вдохновение, преданность, смерть. Те, кто чтил его как гения, и те, кто почитал его за мошенника, радостно хватались – слишком уж радостно – за эту метафору.

Она липла к нему так упрямо, что просто должна была в конце концов реализоваться.

В книге «Движение в авангарде: Мои годы на „Фабрике" Уорхола» («Swimming Underground: My Years in the Warhol Factory», 1995) супервамп Мери Воронов (Mary Woronov; фильмы «Хеди / Магазинный вор» – «Hedy/The Shoplifter», 1965; «Девушки из Челси», 1966) пишет: «Люди звали нас живыми мертвыми, вампирами – меня и моих младших ночных братьев, – наши губы плотно присосались к горлу города, выкачивая энергию из его кварталов, одного за другим. Каждый светский прием мы покидали, как опустошенное тело, изнасилованное и небрежно отброшенное в сторону… Энди был самым неугомонным, он успевал на пять-шестъ вечеринок за одну ночь. Он даже внешне был похож на вампира: бледный, опустошенный, жаждущий наполнения и никогда не получающий окончательного удовлетворения. Он был как белый червь – вечно голодный, вечно холодный, вечно неспокойный, непрестанно вертящийся». Когда Лу Риду сказали, что художник стал вампиром, он дугой изогнул лохматую бровь и насмешливо полюбопытствовал: «А Энди что, был живым?» Ни в одном из множества воспоминаний, словесных или музыкальных портретов, пытающихся дать описание человеку по имени Энди Уорхол, никто ни разу не употребляет по отношению к нему эпитета «теплый».