Драконы зимней ночи

Сидевших в комнате не беспокоил никто. Гостиница точно вымерла.

Утро превратилось в день… ничего так и не произошло. Бледное солнце плыло в небе, не давая тепла. Наконец Карамон вложил меч в ножны и зевнул. Тика передвинула свой стул поближе к нему. Речной Ветер покинул окно и встал подле Золотой Луны — та вполголоса разговаривала с Элистаном, строя какие-то предположения о дальнейшей жизни восьмисот беглецов.

И лишь Лорана так и не отошла от окна, за которым, кроме пустынной улицы, ничего не было видно. Даже стражникам надоело прохаживаться — они попрятались в подворотнях, кутаясь в плащи и пытаясь хоть как-то согреться.

Позади нее засмеялись чему-то Тика и Карамон. Лорана оглянулась на них. Карамон говорил слишком тихо, так, что она не могла разобрать слов, но, судя по жестам, он описывал какую-то битву. Тика слушала очень внимательно, глаза девушки сияли восторгом.

Пока они разыскивали Молот Караса, юная официантка побывала во множестве схваток. И хотя было видно, что великой фехтовальщицы из нее не получится, орудовать щитом она выучилась просто на зависть. И доспехи свои она теперь носила с небрежным видом заправского вояки. Латы ее по-прежнему выглядели разношерстными: Тика знай добавляла к ним все новые детали, подобранные на полях битв. Кольчуга и рыжие кудри одинаково ярко блестели на солнце. Карамон разговаривал с Тикой запросто, очень по-дружески. Они не касались друг друга — еще бы, ведь брат Карамона не сводил с них золотых глаз, — лишь вплотную сдвинули головы.

Лорана вздохнула и отвернулась от них. Ей было очень одиноко. И очень страшно, ибо слова Рейстлина так и звучали у нее в ушах.

Чей-то вздох прозвучал поблизости, точно эхо ее собственного, но сожаления в нем не было — лишь раздражение. Она скосила глаза и увидела Рейстлина. Маг закрыл книгу заклинаний, которую пытался читать, и передвинулся туда, куда сквозь оконное стекло падали солнечные лучи. Эту книгу ему приходилось штудировать ежедневно. Всем магам приходится время от времени заново перечитывать слова заклинаний, ибо те имеют обыкновение гаснуть в памяти, словно искры огня. К тому же каждое произнесенное заклятие отнимает у мага часть его духовных и физических сил — пока он не выдохнется настолько, что вовсе не сможет далее колдовать, не дав себе передышки.

Могущество и волшебные способности Рейстлина значительно возросли со времени той памятной встречи в Утехе. Овладел он и теми заклинаниями, которым научил его Фисбен — старый, наполовину впавший в детство маг, погибший в Пакс Таркасе. Но вместе с волшебной силой Рейстлина возрастали и сомнения его спутников. Отказать ему в доверии у них не было повода: напротив, его магия не раз спасала им жизнь. И все-таки они поневоле сторонились его — таинственного, молчаливого, скрытного…

Рейстлин смотрел наружу, на улицу. Пальцы его рассеянно ласкали иссиня-черный переплет драгоценной Книги Фистандантилуса, доставшейся ему в Кзак Цароте. Золотые глаза мага с их зрачками, похожими на песочные часы, холодно поблескивали.

Лорана не была охотницей до разговоров с этим человеком, но ей необходимо было знать: «долгая разлука» — что он имел в виду?..

— Что ты видишь там, вдали?.. — спросила она негромко, подсаживаясь к нему. Колени эльфийки ослабли от волнения и страха.

— Что я там вижу… — повторил он так же негромко: В голосе его не было привычной едкой горечи — лишь боль и печаль. — Я вижу время, — продолжал он. — Время и то, как оно воздействует на все сущее. Я вижу, как старится человеческая плоть и умирает — частица за частицей, Я вижу, что цветы цветут лишь для того, чтобы увянуть, а деревья навсегда теряют свой зеленый наряд. Вечную зиму, вечную ночь без рассвета — вот что я вижу…

— Это… сделали с тобой в Башне Высшего Волшебства? — потрясенно выговорила Лорана. — Но почему? Зачем?..

Рейстлин улыбнулся своей кривой и нечастой улыбкой.

— Чтобы беспрестанно напоминать мне о том, что и сам я не вечен. Чтобы научить меня состраданию… — Его голос стал еще тише. — Я был мальчишкой, самоуверенным и гордым мальчишкой. Я был самым младшим из всех, когда-либо допускавшихся к Испытанию. И я думал — «вот сейчас-то я им всем покажу»!.. — Он сжал костлявые кулаки. — Что ж, я им показал. И тогда они изранили мое тело, а разум довели до того, что я…

Он осекся на полуслове и глянул на Карамона.

— Что ты?.. — спросила Лорана, страшась и в то же время болезненно желая узнать.

— Ничего, — прошептал Рейстлин и опустил глаза. — Мне запрещено об этом рассказывать…

Лорана видела, как дрожали его руки, а на лбу выступил пот. Он задохнулся и начал кашлять. Лорана покраснела и закусила губы, мучаясь виной из-за того, что, сама того не желая, причинила ему столько страданий.

— Прости меня, — выговорила она. — Я… я не хотела…

И по детской привычке склонила голову, так что волосы упали волной, скрывая лицо.