Драконы осенних сумерек

Мужчины подвели жениха к Элистану и отступили, встав рядом с Лораной и Тикой. Тика увидела подле себя Карамона. Она робко тронула его за руку, и великан, дружески улыбнувшись, спрятал в своей лапище ее узенькую ладошку.

А Элистан, глядя на Золотую Луну и Речного Ветра, думал о немыслимом горе, ужасах и опасностях, выпавших на долю этим двоим, обо всем том горьком и трудном, что осталось у них за спиной. И как знать, сулило ли им будущее нечто иное?.. Волнение охватило его; какое-то время он никак не мог начать говорить. Жених и невеста, прекрасно понимая его состояние, ободряюще протянули ему руки, и он обнял обоих.

— Это ваша любовь, ваша вера друг в друга зажгла в мире светоч надежды, — сказал он тихо, так, что слышали только они двое. — Каждый из вас готов был отдать жизнь во имя этой надежды, каждый из вас не раз спасал другого от смерти. Вы видите: солнце еще сияет, но лучи его меркнут. Это знак для вас, друзья мои. Еще немало прошагаете вы во тьме, прежде чем займется настоящее утро. Но ваша любовь, подобно факелу, будет сиять вам в ночи…

Элистан отступил на шаг и обратился к собравшимся. Его голос постепенно крепчал: он ощущал незримое присутствие Богов, благословлявших его устами эту чету.

— Левая рука — рука сердца, — сказал он, соединяя левые руки Речного Ветра и Золотой Луны и держа свою левую над ними. — Пусть же любовь, обитающая в сердцах этих двоих, сольется и породит нечто большее, как два ручейка дают начало могучей реке. Река течет по земле, вбирая притоки, прокладывая новые пути, но неизменным остается ее стремление к вечному морю. Прими же их любовь, о Паладайн, величайший из Богов! Благослови ее и ниспошли мир этим двоим. Пусть царит он хотя бы в их сердцах, ибо в нашей истерзанной стране нет нынче места миру…

В благословенной тишине мужья и жены заключили друг друга в объятия. Друзья соприкоснулись плечами, притихшие дети встали подле родителей. Сердца, полные скорби, обрели утешение. Величайший мир осенил собравшихся.

— Произнесите же клятвы, — сказал Элистан. — И вручите дары, порожденные вашими руками и сердцами!

Золотая Луна посмотрела Речному Ветру в глаза и негромко заговорила:

В небесах — драконов крылья,
Север войнами пылает.
«Время мудрости настало», —
Так мудрец нас поучает.
В самом сердце жаркой схватки
Мы отвагу сохранили
И слова мои — не просто,
Клятва женщины мужчине.
Двое нас. В дыму пожарищ
И в подземной тьме зловещей
Возвещали мы о мире
И о небе вековечном.
И в слиянии дыханья
У божественной святыни
Дарит людям обещанье
Клятва женщины мужчине.

Потом заговорил Речной Ветер:

Во мраке наступающей зимы,
Готовом погасить последний отблеск лета,
Среди снегов, объятых вечным сном,
Мы скажем «да» весеннему рассвету.
Мы скажем «да» задорным ручейкам
И юным листьям старого валлина —
Они превыше и святей всего,
Что обещает женщине мужчина.
Нас двое. Наша клятва, что звучит
Из пасти ночи, из кромешной тьмы,
Подтверждена присутствием героев
И свята обещанием весны
Где ныне только тень драконьих крыл,
Увидят дети звездные равнины.
А ведь начало будущего — в том,
Что обещает женщине мужчина.

Произнеся клятвы, они обменялись подарками. Золотая Луна застенчиво вручила жениху свое подношение. Руки воина дрожали, когда он разворачивал тонкую ткань. Это было кольцо, сплетенное из ее собственных волос пополам со столь же тонкими нитями золота и серебра. Золотая Луна доверила Флинту драгоценности, унаследованные ею от матери; старый гном отнюдь не утратил былого искусства.

Что до Речного Ветра, то он умудрился когда-то отыскать среди развалин Утехи обломок ветви валлина, чудом избежавшей огня, и с тех пор сохранял его в своем заплечном мешке. И вот теперь он протянул Золотой Луне простое, гладкое деревянное колечко. Полированная древесина валлина была густо-золотой, ее пронизывали чуть коричневатые нити и завитки. Приняв его на ладонь, Золотая Луна невольно вспомнила ту ночь, когда они впервые увидели тысячелетние валлины, — ту самую ночь, когда, напуганные и измученные, они кое-как доплелись до Утехи, неся голубой хрустальный жезл… Золотая Луна тихо заплакала, вытирая слезы Тасовым платочком.