Драконов много не бывает

Ночью мне снился эротический сон. Я и Жалейкина в полутёмной комнате. Игра света и теней. Тело её гибкое подо мной на белоснежной простыне. Она так желанна, что у меня сводит челюсти от восхищения. Эротический танец тел. Я целую её, наслаждаясь. Двигаюсь в ней, и она вторит мне. Ноги её стройные сжимают меня в кольце, и от этого сладко и остро. Запах земляники кружит голову.

– Не отпускай меня, мой якорь, иначе пропаду.

Это мой голос за кадром. И я просыпаюсь – напряжённый, твёрдый и неудовлетворённый. Чёрт. Она даже во сне меня достала. И я всё меньше уверен, что это просто сон, фантазия. Уж слишком всё реалистично и… знакомо. Я настолько не продвинут, чтобы видеть то, чего никогда не было.

Да было всё, было. Я уверен. Просто почти не помню. Отчётливо – поцелуи и её одуряющий запах лесных ягод с кислинкой. Губы вкусные под моими губами и руки, что зарываются в мои волосы.

На часах – начало седьмого. Выспался. Контрастный душ. Крепкий кофе. Сонный Пашка собирается на работу.

– Паш, – спрашиваю и вижу, как он застывает, – ты мне друг?

– Да, – слишком твёрдо, и в глазах у него надежда. Ясен перец, мы слишком разные. И, возможно, я его волную. Ну, это не самонадеянность, но в зеркало я на свою рожу каждый день любуюсь. «Слишком красив для мальчика», – так, вздыхая, сказала однажды мамина подруга.

У нас в семье байка ходит. Глупая такая, но я ей почему-то верю. У Драконовых девочки очень редко рождаются. Одни мальчишки, как с конвейера. А мама девочку ждала маниакально. Верила, что в этот раз все прогнозы и традиции дадут сбой. А потом родился я. Красивый, как девочка. Картинка, блин.

Когда мне исполнился год, мать то ли в порыве нежности, то ли ещё по каким причинам бантов мне навязала. Говорят, скандал был феерический. Отец рвал и метал, орал, что она из меня педика сделает. В тот же день меня налысо побрили и папа-дракон лично следил за моим мужским воспитанием. Жесткачил, как мог, чтобы из меня мужчину вырастить. В общем, я знал, как его побольнее пнуть, да.

– Арк? – выдёргивает Паша меня из размышлений и воспоминаний. Я встряхиваю головой, отгоняя непрошенные мысли. – Ты что-то хотел?

– Хотел, – возвращаюсь в реальность и пытаюсь поаккуратнее сформулировать вопрос, на который хочу услышать максимально честный ответ. – Для меня это очень важно, поэтому скажи правду. Я… точно не помню, но у меня с этой девушкой, там, в клубе, что-то было, кроме поцелуев?

Пашка молчит, а затем, дёрнувшись, отвечает:

– Думаю, да.

– Думаешь или было? – пытаюсь всё же уточнить, если это возможно.

Пашка краснеет. Нервно дёргается кадык.

– Я… не видел. Но слышал, как вы там… слышно было. Похоже. А потом она оттуда выскользнула. Зацелованная, радостная, что ли. И презервативы твои исчезнувшие у неё в руках.

Он краснеет ещё больше. Я вздыхаю. Ну, Жалейкина, я тебе ещё припомню и «ничего не было», и всё остальное.

Я звоню в восемь. Она должна где-то на пути к занятиям находиться. Я это сделал, когда понял, что это выше моих сил – ждать вечера. Хотелось голос её услышать и послушать, как она огрызаться будет.

Поначалу я подумал, что номер попутал. А потом – что она с мужиком каким-то спит. И тут резьбу у меня сорвало конкретно. Как я ничего не наговорил сгоряча – не знаю. Мозг, наверное, умнее моих инстинктов оказался. Сообразил, что это она, только голос у неё чужой.

Заболела. Отлично. Будет повод увидеться при свете дня. Как ни странно, настроение резко пошло вверх. Сейчас мы покажем, кто у нас в доме доктор!

Глава 14

Алла

– Вой      дите! – получилось по-дурацки пафосно, словно в каком-то третьесортном водевильчике. К тому же таким голосом только сущностей из ада призывать, но Драконов как раз что-то такое и есть, так что в самый раз для него.

Но на пороге не Аркадий, а Кирилл Семакин из семьсот двенадцатой комнаты – сонный и взлохмаченный. Хорошо хоть голым торсом не светит – не май месяц.

– О! А! – восклицает он. Явно не меня увидеть хотел. Морщит лоб, пытаясь, видимо, имя моё вспомнить. Тщетно. – Жалейкина, у тебя пожрать есть что?

– Ну, в общем, сложно. Разве что стандартный набор студента: хлеб, яйца, колбаса.

– А давай! – покладисто соглашается Кирюха.

Он заинтересованно тянется к нашему холодильнику. Мы сталкиваемся плечами, пытаясь заглянуть в недра белого шкафа, ржём от неловкости. Кирилл пытается выпрямиться и бьётся головой о морозилку.

– Чёрт! – воет он, потирая ушибленное место. – Травма на производстве! Я требую сатисфакцию… компенсацию… или как там правильно?

– Кастрацию, если будешь слишком громко орать. И еды не дам! – пытаюсь я его всё же отодвинуть: Семакин большой и мешает.

Картина маслом: две головы в холодильнике, две откляченные задницы – и дверь без стука открывается.

– Жалейкина? – у Драконова такой голос, словно он не верит собственным глазам.

– У-у-у, – наконец-то освобождает пространство и выпрямляется Кирилл, – а ты, я смотрю, нарасхват!