Драгоценный груз

– Как же это получилось? – спросил растерянный майор.

– Ну, это нетрудно объяснить. Слишком рано раскрылся парашют, – ответил Игнатьев. – Трудно другое: спасти человека. Вы стойте здесь и наблюдайте, – сказал он майору и бортмеханику, – а я попытаюсь его отцепить.

Отцепить, стряхнуть парашют надо было во что бы то ни стало. Сколько времени может выдержать человек страшную болтанку, тридцатиградусный мороз и встречный поток воздуха большой силы?

Но даже если он выдержит, то при посадке всё равно разобьётся. Парашютист раньше коснётся земли, чем колёса самолёта, а посадочная скорость самолёта несравнима со скоростью человеческого бега.

– Надо сбросить!

Игнатьев слышал, что подобный случай был у одного пилота и тогда парашютист при посадке разбился.

– Надо непременно сбросить!

Игнатьев сильно накренил самолёт в правую сторону и шёл так минуты две, пять…

– Ничего не выходит! – сказал вошедший в кабину бортмеханик.

Тогда пилот осторожно накренил машину влево и пошёл так. Не отцепляется! Он стал круто набирать высоту. С тысячеметровой высоты он поднялся до двух с половиной и там выровнял самолёт.

Опять вошёл бортмеханик:

– Не отрывается, как будто его припаяли!

Игнатьев сделал ещё несколько попыток, возможных для большого транспортного самолёта. Но всё было безуспешно.

– Сообщите о происшествии в Москву, – сказал он радисту.

Из Москвы ответили: «Идите на аэродром».

Выстрелы вражеских зениток при перелёте линии фронта на этот раз не волновали экипаж, все были озабочены парашютистом.

В течение двух с лишним часов полёта в Москву за ним велось непрерывное наблюдение.

– Жив! Сейчас он шапку поправил! – сообщил бортмеханик.

– Кажется, валенок у него соскочил, – пристально вглядываясь в темноту, сказал майор.

Игнатьев и бортмеханик заметили, что парашют закрыл почти весь стабилизатор, поэтому его было трудно сбросить. Теперь это радовало. Возможно, что при посадке парашютист не коснётся земли.

«Догадался бы он при посадке подтянуться на лямках!» – думал Игнатьев.

Из Москвы то и дело справлялись по радио:

«Я – «Урал». Игнатьев! Игнатьев! Я – «Урал». Сообщите, где находитесь, что нового?»

«Урал»! «Урал»! Я – Игнатьев. Прошёл Серпухов. Высота девятьсот метров. Парашютист в том же положении».

Уже светало, когда самолёт подходил к Москве.

«Урал»! «Урал»! Я – Игнатьев. Подошёл к вам. Разрешите стать в круг?»

«Я – «Урал». Посадку разрешаю. Снижайтесь на триста метров. Осторожнее!»

«Понимаю».

На аэродроме приготовились к приёму самолёта. Карета «скорой помощи» стояла начеку.

Диспетчер, наблюдавший за посадкой самолёта, заметил, что парашютист при снижении самолёта подтянулся на лямках, поджав ноги. «Вот молодец!» – подумал он.

Со всеми предосторожностями Игнатьев сделал посадку. Ожидавшие бросились к хвосту самолёта. Ко всеобщей радости и удивлению, необычный пассажир уже стоял на ногах.

Это был молодой, плечистый парень, курносый, с веснушками на лице.

– Жив?! – воскликнул подбежавший командир эскадрильи.

Парашютист растерянно оглядывался – старался, видимо, понять, где он, и не отвечал.

– Оглох от шума моторов, – сказал пожилой врач, одетый в шубу, из-под которой виднелся белый халат.

– Жив? – как можно громче крикнул командир, хотя в его вопросе уже не было смысла.

– Это куда же мы прилетели? – неожиданно для всех спросил парашютист.

– В Москву! – весело сказал подошедший Игнатьев. – Да ты, кажется, и не ушибся?

– В Москву? – с ужасом переспросил парашютист. – Эх! Вот досада так досада!

– Да какая же тут досада? Жив – и хорошо!

– Жив-то жив, – отмахнулся тот, – а что наши ребята скажут? Почему я назад вернулся? Вот досада! Товарищи, а когда же вы меня опять туда перебросите?

Наперерез

Война уже откатывалась на запад, к границам и за границы нашей Родины. По мере наступления Советской Армии передвигались всё дальше и дальше фронтовые аэродромы, с которых взлетали наши самолёты.

Так, наконец, Дымов, лётчик транспортной авиации фронта, стал вылетать на выполнение заданий с аэродрома, находившегося близ болгарского города Добрич.

Был конец сентября 1944 года. Здесь, в Болгарии, стояли ясные, солнечные дни и погода всегда была лётной.

В двенадцать часов дня Дымов вернулся с выполнения очередного задания. Только он вышел из самолёта – к нему подбежал один лётчик.

– Наконец-то ты здесь! Тебя ждут.

– Кто?

– Какие-то военные. Вон, смотри, машина едет сюда.

По полю аэродрома к месту посадки самолёта мчалась «эмка». Дымов удивился: в чём дело?

Машина остановилась около самолёта, и из неё вышел офицер. Дымов вытянулся, приложив руку к козырьку.

– Вы командир корабля Дымов? – спросил офицер.

– Так точно, я командир корабля Дымов.

– Вам пакет из штаба армии. – И офицер вручил Дымову запечатанный конверт.

Дымов вскрыл его и начал читать. Чем дальше он читал, тем строже и озабоченнее становилось его лицо.

Офицер рассматривал Дымова. Высокий, худой лётчик казался ему слишком молодым, возможно, недостаточно опытным, чтобы выполнить новое задание.

– Когда надо вылетать? – спросил Дымов, складывая прочитанный приказ.

– Как можно скорее.

– Можем вылететь через час.