Драгоценности Парижа (СИ)

На подходе казаков к зданию из толпы выбежала девушка, поспешила Даргану навстречу. Он приостановился, подбоченился и откинул голову назад. Девушка застыла напротив, прижала руки к груди. Наверное, она ждала, когда Дарган первым сделает к ней шаг. Но соблюдать мужское достоинство у казаков было главной заповедью, хотя в родной станице Стодеревской, что расположилась по левому берегу Терека — естественной границе между Россией и немирной Чечней с частью Дагестана — девок он перещупал немалое количество. Была и душенька, к которой наведывался, когда в штанах особенно чесалось. Не татары–нехристи, юнцами сшибавшие страсть на ишачках с ослицами, а православные, пусть и отбивавшие по каждому пустяку поклоны все равно своим богам–истуканам. Осталась там и подружка, которую прочили ему в невесты.

Но это было далеко, за лесами, за полями, за холодными российскими туманами. А здесь было тепло и почти безопасно. Скосив глаза на притихшего за спиной Гонтаря, Дарган проглотил комок в горле, опустил руки вдоль туловища. Он действительно не знал, с чего нужно начинать. Дома сразу попытался бы обнять, поцеловать, а тут неизвестно, что из выходки получилось бы. Тем более, позади иноземки опять закачался тот самый нескладный парень, который сопровождал ее в первую встречу возле моста. Сузив глаза, Дарган смерил парня с головы до ног неприветливым взором, снова посмотрел в лицо девушке. И только сейчас словно открыл, что она действительно была хороша собой. Высокий белый лоб, тонкие ниточки светлых бровей, большие серовато–голубые зрачки с темными ресницами над верхними веками. Ресницы неспешно опускались и снова поднимались, будто пытались завлечь в небесную глубину. Ровный носик с небольшой горбинкой посередине заканчивался тонкими ноздрями, под которыми подрагивали сочные губы ярко алого цвета. Когда они раздвигались, за ними виднелись ряды белых, будто нанизанных на нитку, зубов.

— Скажи ей что–нибудь, а то уйдет, — забеспокоился остановившийся поодаль Гонтарь. Голос у него подрагивал, наверное, иноземка понравилась тоже.

— А что говорить, когда я ихнего языка не знаю? — продолжая выдерживать джигитскую стойку, поинтересовался Дарган. В душе у него было спокойно, лишь вид с подвижными чертами лица девушки да стройная ее фигурка отзывались в области живота щекотливыми чувствами. Тихонько добавил. — Может, про ларжан сказать? Черноус с Горобцом как–то учили, что они к деньгам слабость имеют.

— А если она еще девушка? — так–же негромко засомневался Гонтарь. Черноглазый жгучий брюнет с жесткими усами, он был полной противоположностью своему другу, светловолосому, сероглазому, с белесыми бровями вразлет. Лишь румянец у обоих походил на спелые краснобокие персики. — Патруль кликнет и весь променад закончится.

— От ларжана еще никто не отказывался.

— А он у тебя есть?

— Откуда.

— Тогда чего зря языком молоть. Лучше намекни ей, мол, с, амус.

— А что это такое?

— Вроде, так знакомиться надо. Я слыхал.

В этот момент, оценив нерешительность кавалеров, иноземка выдернула из–за пояса цветной платочек и взмахнула им перед собой. Дарган понял намек, оттопырив черкеску, вытащил точно такой–же платок, выхваченный из ее рук на мосту, протянул навстречу. Оба радостно засмеялись, чувство неловкости исчезло, уступив место любопытству.

— А вообще, скажи про ларжан, — наклонился вперед Гонтарь. — Дюже она красивая и смелая, такие в девках ходють не долго.

— Говорю тебе, что нету, — не переставая улыбаться, отозвался Дарган.

— Ты скажи, а я знаю, где взять, намеднись увидал, как хозяин нашего подворья схрон на базу устраивал. Несколько домов под квартиры отдал, две мастерские, конюшни. Богатый должен быть мусью.

— Да ты что! — быстро обернулся к нему дружок.

— И место на перекрестке дорог, кого только не заносило, — продолжал с убеждением рассуждать Гонтарь. — Навроде нашего моздокского пути, что из Персии в Россию ведет.

— А чего ты раньше язык проглотил?

— Не время, значит, было.

Дарган досадливо сверкнул глазами, но промолчал. Между тем, подавшись вперед, девушка быстро–быстро о чем–то заговорила, прищуривая большие светлые глаза, помогая себе округлыми руками. Разобрать ее лепет было невозможно, но настроение угадывалось. Кажется, она была довольна, что встретилась с приятным молодым человеком, и рада, что он пришел сюда.

— С, амус? — выждав момент, с доброжелательной улыбкой сказал Дарган.

— Самус? — девушка перестала смеяться, наморщила лоб. Повторила. — Самус… с, амус. О, ви, ви, месье, экскюзи, силь ву пле. Я учил руси, плехо.

— Училась? А где?

— Не понимай… А, Сорбонн.

— Это ваша школа, что–ли?

— Университет ихний, как Ломоносовка в Москве, — пояснил за спиной Гонтарь.

— Не понимай…

— Снова не то, — всплеснул руками Дарган. — Она ничего не соображает.

— А про с, амус, вишь, сработало, дай только время, — обрадовался друг. — Теперь ее надо отсюда увести, чтобы оторвать от прыщавого. Наверное, это ее ухажор.

— Морду ему тут не набьешь, — озабоченно покрутил головой Дарган. Снова прислушался к лепету иноземки. — А что она хочет еще?