Драгомирье и его окрестности

Во время этого спича лицо Элен все более тускнело, а по его завершении на ресницах ее повисли вдруг две слезинки. Она их сморгнула, но на их место явились две точно такие же и вдруг преобразовались в слезные дорожки. Сердце Сергея екнуло, и он быстро стал осушать эти дорожки поцелуями, но, как оказалось, бесполезно: плечи дамы затряслись, и она разразилась рыданьями. Он разом сгреб ее в объятья и бросился в уютное кресло, где они уже сиживали вечерами. Там он продолжил ее зацеловывать и при этом говорить, говорить, говорить… Наконец, Элен успокоилась, и тогда кавалер включил артефакт на записи новых песен. «Билет в один конец» так лег ей на душу, что она просила ставить его снова и снова, иногда подозрительно всхлипывая. Уже ночью она хотела уйти домой, но Сергей попросил ее остаться и спать с ним. Лежа они обнялись и сначала вели себя вполне целомудренно, но потом он «забил» на свои рациональные установки и напитал объятье чувственностью… Суббота была учебным днем, и кавалер выполнял свои обязанности, но без огонька. На разминке он не увидел Тинны, спросил о ней и ее подруги сообщили, что она решила бросить фехтование — не назвав причин. Он молча кивнул в ответ, но на танцы не остался. Впрочем, в этот день к Юстиниану записался с десяток парней — так что партнеров у девушек оказалось значительно больше обычного. В музыкальном же клубе сказал Борису:

— Я принес тебе шикарную песню, где основную партию ведет аккордеон. Называется она «Чистые пруды». Есть такое место в Моску?

— Есть. На бульварном кольце, в начале спуска к Яузе. Там вдоль пруда тянутся липовые аллеи с многочисленными скамейками. Днем излюбленное место отдыха стариков, а вечером — влюбленных парочек.

— Значит, я угадал со словами. Вот послушай… Сделав черновой прогон песни, Борис бросился обнимать композитора и возносить ему осанну. После чего сказал:

— Песен у нас накопилось уже немало, на целый концерт хватит.

Может, выступим завтра на арене Академии? Там традиционно проводятся массовые студенческие мероприятия, в том числе и концерты…

— Отчего бы и нет? Но с одним условием: меня в числе авторов не называть. Говорите, что у песен — коллективный автор: мюзик-бэнд «Пандемия».

— Но почему?

— По кочану. Так надо. Я, вероятно, на концерт приду, но буду со своей знакомой среди зрителей. От нее и шифруюсь. Кстати, у меня есть еще одна песня под названием «Студенческая страдательная». Но не бойтесь, на самом деле песня веселая и даже удалая. И стал напевать вторую песню Тухманова: «Во французской стороне».

Глава восемнадцатая, в которой графиня Белевская наслаждается, мучится, преисполняется надеждой и восхищается

Воскресная погода подвела: с абсолютно тусклого серого неба сеялся заунывный дождь, который уже через два часа показался обитателям академического городка «вечным». Под такой дождь вставать с постели не хотелось, но Сергей все-таки поднялся и очень кстати: в его дверь требовательно постучали. Накинув шлафрок, он открыл ее и обнаружил перед собой хмуроватого мордоворота.

— Серж де Берс? — спросил тот. — Я должен удостовериться, что в вашей квартире больше никого нет. Сергей отшагнул в сторону, а боец скользнул внутрь, проверил душевую и туалет, затем шкаф и пространство под кроватью, шагнул к окну, открыл и выглянул в него (посмотрев и на крышу), после чего глянул в лицо жильцу, кивнул утвердительно и вышел в коридор. А на смену ему в комнату вошла Светозара и тотчас бросилась кавалеру на шею, блестя глазами и быстро говоря:

— Это один из моих пастырей. Императрица меня без них никуда не выпускает. В итоге у меня стала развиваться агорафобия и антропофобия. Лишь сегодня я буду спокойна, оказавшись под твоей защитой, Серж. Ты ведь не успел за неделю забыть обо мне?

— Боялся просчитаться с днями, ваше сиятельство…

— Умоляю, говори мне «ты» наедине! Ведь я по-прежнему твоя: и душой и телом!

— Хорошо, ма шери.

— Ты, я вижу, только что встал с постели? На это и был мой расчет. Иди мойся и брейся, а я пока сервирую нам завтрак: я тоже еще ничего не пила-не ела.

И крикнула в закрытую дверь:

— Бартоломео! Неси корзину!

Спустя пятнадцать минут кавалер и мадмуазель уже сидели за столом и уминали вкуснейшие минибулочки (на два куса) с разнообразными пикантными начинками и запивали каким-то необыкновенно ароматным и бодрящим чаем. Эта бодрость в кавалере все росла и росла, так что, едва дождавшись конца трапезы, он вскинул графинюшку на руки и переместился с драгоценной ношей в еще неубранную постель — которую они до обеда практически не покидали, перемежая любовные ласки с трепом: в основном, на придворные темы.

— Интриги составляют суть придворной жизни, — возмущенно делилась с амантом графиня, — а пересказ сплетен — любимое в ней развлечение. Шлейф сплетен тянется и за мной: и хоть никто толком не знает, почему я вернулась в столицу, небылиц по этому поводу возникло много…

Под конец предобеденной «сессии» графиня поделилась сокровенным: