Я достаточно легко перенес развод родителей, несмотря на то, что отец был для меня кумиром. Мои товарищи по команде завидовали мне, когда речь шла о нем. Ведь я – сын легенды хоккея. Мой отец был номером один. Думаю, нет ни одного хоккеиста, у которого дома не было бы плаката с ним. Он и в самом деле делал на льду невероятное. Лед был его стихией.
Помню, когда мне было пять и мама привела меня на игру отца, я был поражен. Все происходящее на льду казалось мне волшебством. Быстрые маневры, запредельная скорость, гул болельщиков… От этого сердце оглушало медленными ударами в висках. Зрелище передо мной было просто невероятным. Я не мог оторваться от этой захватывающей игры и хотел еще и еще. Хоккей стал для меня воздухом, в котором отчаянно нуждались мои легкие.
Так я и начал играть в хоккей. Сутками напролет.
А затем родилась Эбби. Точно не помню, но что-то подсказывает мне, что она научилась кататься на коньках быстрее, чем научилась ходить. В три года она уже вовсю колесила по льду, обгоняя меня. Уже тогда трехлетняя Эбс мечтала лишь о том, чтобы стать известной фигуристкой. И с этой же мечтой она провела следующие десять лет своей жизни. Она буквально жила в ледовом дворце, отрабатывая пируэт за пируэтом. Эбигейл Уильямс – самый трудолюбивый и упорный человек в моей жизни. И то, что сейчас она опустила руки и сдалась, заставляет меня не на шутку переживать. Ее организм просто не способен жить без льда. Это та вещь в ее жизни, которую невозможно чем-либо заменить.
Провожаю Эбби до ее класса и пристально смотрю в ее глаза цвета неба, пытаясь молча сказать ей, что я рядом. Она снова кивает, и уголки ее рта поднимаются вверх. Затем она скрывается за дверью, а я шумно выдыхаю, пытаясь взять себя в руки.
– Привет, – неожиданно доносится до меня чей-то приятный голос.
Поворачиваюсь на звук и вижу перед собой девушку невысокого роста. Ее голова немного вздернута вверх, чтобы встретиться со мной взглядом. Ведь мой рост сто девяносто сантиметров, а девчонка едва доходит мне до середины груди. Ее светло-зеленые глаза, обрамленные длинными темными ресницами, пристально смотрят на меня. Каштановые волосы, слегка завивающиеся на концах, локонами струятся по плечам. На ней голубая футболка и вареные джинсы-бойфренды, а на ногах – белые конверсы.
– Я Лиза, – представляется она. – Ты ведь Эштон Уильямс?
Киваю.
– Я староста класса. И я удостоилась чести рассказать тебе и показать, что здесь и как устроено.
– И как ты поняла, что Эштон – это я?