Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

Георгий Полонский, Наталья Долинина Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

Киноповести и сказки для взрослых

Доживем до понедельника Киноповесть о трех днях в одной школе

Куда-то все спешит надменная столица,
с которою давно мы перешли на «вы»…
Все меньше мест в Москве,
Где помнят наши лица,
все больше мест в Москве,
где и без нас правы.

Булат Окуджава

Четверг

Может быть, мы не заметили ту осень, которую любил Пушкин. Допустим, из-за ее застенчивой краткости в этом году.

А можно сказать категоричнее: такой осени не заслужили мы, вот Москва и не видела ее. Теперь уж не увидим – сразу, наверное, к «белым мухам» перейдем.

Факт налицо: не та осень! Всего лишь «облачная погода без прояснений», не более.

Только к утру перестал дождь.

Во дворе у серого четырехэтажного здания школы безлюдно – мокрые деревья да птичий крик…

Выбежали из этого здания два пацана без пальто. Поеживаясь и оглядываясь, закурили. Выступ небольшой каменной лестницы загораживает их от ветра и от возможных наблюдателей, но только с одной стороны.

А с противоположной – как раз идет человек. В очках. Сосредоточен на том, куда поставить ногу, чтобы не увязнуть в глине. В углу его рта – незажженная сигарета.

Мальчики нырнули обратно в помещение.

– Как думаешь, видел? – спросил один, щуплый, с мышиными зубками. Второй пожал плечами.

Потом тот человек вошел в вестибюль.

– Здрасте, Илья Семеныч, – сказали оба мальчугана. Щуплый счел нужным объяснить их отсутствие на уроке:

– Нас за нянечкой послали, а ее нету…

– А спички есть? – спросил мужчина, вытирая ноги.

– Спички? Не… Мы же не курим.

Мужчина прошел в учительскую раздевалку.

– Надо было дать, – сказал второй мальчишка. – Он нормально спросил, как человек.

Щуплый со знанием жизни возразил:

– А кто его знает? С одной стороны – человек, с другой стороны – учитель… Пошли.

* * *

Под потолком летает обезумевшая, взъерошенная ворона. От воплей, от протянутых к ней рук, от ужаса перед облавой она мечется, ударяясь о плафоны, тяжко машет старыми крыльями, пробует закрепиться на выступе классной доски, роняя перья… Там до нее легко дотянуться, и она перебирается выше, на портрет Ломоносова.

Молоденькая учительница английского языка ошеломлена и напугана ужасно. Сорвали урок!.. Совсем озверели от восторга, их теперь не унять, не перекричать… Весь авторитет – коту под хвост! Ее предупреждали: как начнешь – так и сложится на годы вперед… Проблема № 1 – правильно поставить себя, заявить определенный стиль отношений… Вот она и заявила!

– Швабру тащи, швабру!

– А почему она не каркает? Может, немая?

– Черевичкина, ты всегда завтраки таскаешь, давай сюда хлеб!

– Станет она есть, жди! Сперва пусть очухается!

– Наталья Сергеевна, а как по-английски ворона?

– Вспомнил про английский! Вот спасибо…

– Ну как, Наталья Сергеевна?

– A crow.

– Эй, кр-роу, крроу, кррроу!!!

– Тряпкой надо в нее! Дежурный, где тряпка?

– «Какие перышки! Какой носок! И верно, ангельский…»

– Ну знаешь классику, знаешь! Братцы, под лестницей белила стоят. Искупаем ее?

– Сдохнет.

– Крроу, крроу!

И все это выкрикивается почти одновременно, и в глазах Натальи Сергеевны рябит от этих вдохновенно-хулиганских, вспотевших, хохочущих лиц! Вот уже кто-то приволок швабру, отнимают ее друг у друга… Ворона сжимается, пятится, закрывая глаза…

– Хватит! Не смейте ее пугать, она живая! – вдруг кричит Наталья Сергеевна, которая другие совсем слова готовила: про потерянный человеческий облик, про вызов родителей, про строжайшие меры… У переростка Сыромятникова она силой отбирает швабру, сует ее девчонке:

– Дикари вы, да? Рита, унеси швабру!

Потом она встала на стул и в наступившей тишине потянулась к вороне:

– Не бойся, глупенькая. Ничего мы тебе не сделаем…

Восхищенно переглядываются ребята: новая англичаночка у них, оказывается, – что надо!

Одному из ребят возня с вороной наскучила. Это Генка Шестопал, парень с темными недобродушными глазами, с драмой короткого роста, со скандальной – заметим к слову – репутацией. Китель расстегнут, руки в карманах, движения какие-то нервно-пружинистые. Он вышел в пустой коридор вслед за девчонкой, которая вынесла туда швабру.

– Что бу-удет!.. – весело ужасаясь, сказала ему девочка про всю эту кутерьму.

Она была тоненькая, светлая, зеленоглазая, ее звали Рита Черкасова.

– А что будет? – меланхолически спросил Генка. – Будут метать икру, только и всего…

– А кто это сделал-то? Я и не заметила, откуда она вылетела.

– А зря. – Генка открыто разглядывал Риту. Другим девчонкам не под силу соперничать с ней, и она это знает, оттого и ведет себя с тем королевским достоинством, которому не приходится кричать о себе: имеющий глаза увидит и так…

– Зря не заметила. Ты член бюро, с тебя будут спрашивать…