Дождь прольется вдруг и другие рассказы

Ей уже и бхаратанцев было ничуть не жалко. У водителя грузовика, работавшего в Комиссии ООН по беженцам, имелось для ее состояния собственное определение: износ сострадания. «У вас износ сострадания», — сказал он Иванке, помогавшей ему выгружать из машины продукты. И на следующий день она решила больше на разгрузку не ходить — надо быть сумасшедшей, чтобы вылезать в такую пылищу на 120-градусную жару, когда глаза у тебя и так уже воспалились от слез и инфекции, а в голове колотится боль.

— Надо поговорить, — в конце концов сказала она Ивану, вернувшемуся как-то в три часа ночи домой после долгого сидения под огромным безоблачным небом и попытавшемуся проскользнуть мимо нее в кабинет.

— Я почти вплотную приблизился к открытию, — вяло сопротивлялся Иван, пробегаясь пальцами вверх и вниз по листам бумаги, которые он прижимал к груди.

— Вот об этом я поговорить и хочу, — сказала она. — Я никак не могу понять, какой прок может принести хоть кому-нибудь то, чем ты здесь занимаешься.

Иван издал нервный смешок, ему не хотелось сердить ее.

— Вряд ли стоит оскорблять меня лишь потому, что… — он замолк, опасаясь совершить ошибку. Он был уверен: Иванка негодует на его работу просто оттого, что ей не хватает мужа в постели, но и слишком хорошо знал ее, чтобы решиться сказать об этом — и не просто из страха, что жена взорвется и осыплет его оскорблениями, на которые так падки обиженные, раздраженные женщины. Ничуть не меньше боялся он и ошибиться в догадках насчет того, что у нее на уме, — в прошлом это случалось нередко, и всякий раз Иван, к стыду своему, обнаруживал, что ему остается только завидовать аналитическим способностям жены; короче говоря, Иван боялся, что она окажется кругом права, а он — кругом неправ.

— Послушай, мы оба устали, — вздохнул он, с облегчением ухватываясь за возможность пригасить мягкими словами то, что сам же и начал. И слова помогли — а может быть, Иванка вовсе и не собиралась с ним ссориться.

— Насколько я могу судить, — сказала она, — любому идиоту, ну хорошо, любому западномуидиоту понятно, что тут требуется сделать. Бхаратанцам необходимо осесть и научиться выращивать на своей земле хоть что-нибудь, так? Может, они это сделают, может, нет, никто не знает: во всяком случае, от тебяи не ждут, что ты сможешь склонить их к тому или к этому, правильно? А местный климат, ну, в общем, здесь явно не хватает дождей, так? Ты провел уйму измерений, работал как вол. Уверена, если бы бхаратанцам необходимо было понять, что происходит и чего не происходит, когда на их землю падает дождь, ты бы давно уже это выяснил и им бы растолковал. Но на самом-то делеим нужно только одно, чтобы дожди шли почаще, так? ООН наверняка это знает и бхаратанцы тоже, и тем не менее, ты здесь уже три месяца, ты все еще работаешь день и ночь, и кто-то продолжает за это платить.

— И что? — Он понимал, что серьезной отсрочки ему это «и что?» не даст, и все же ухватился за него, точно мышь, издающая писк, когда ее прихлопывает мышеловка.

— Так кто же за это платит и почему?

Иван опустился в кресло, положил на пол рядом с собой бумаги.

— Существует кое-что, о чем я тебе не сказал, — произнес он.

— Слушаю, — отозвалась она.

— Мою работу оплачивает не ООН, они потратили всего несколько тысяч на то, чтобы я мог пользоваться военной связью. А уж бхаратанцы ее тем более не оплачивают.

— Да, — сказала она, складывая тонкие руки под грудью — знакомый, опасный жест.

— Ее оплачивает «Фуджумара-Агкор».

— Да, — повторила она, слегка поводя бицепсами под тонкими рукавами хлопкового платья.

— Это новый конгломерат, результат нескольких слияний. Специализируется на лекарствах и удобрениях. Они считают, что моя работа может в будущем принести им пользу.

— А как насчет настоящего?

— Пока они довольны.

— Ну еще бы, — резко произнесла Иванка. — Платить-то им больше не приходится.

— О чем ты?

— Они перестали тебе платить. И ты работаешь задаром.

— О… откуда ты знаешь? — он порадовался тому, что успел сесть, — голова у него шла кругом, во рту пересохло.

Иванка заговорила негромко, покачивая вверх-вниз упирающимися пятками в пол ступнями.

— Это такое… женское свойство.

Американизм, отягощенный сильным венгерским акцентом, показался Ивану до странного непривычным.

— Женщины рождаются как раз для того, чтобы отвечать на некоторые телефонные звонки. Что-то, присущее нам, эти звонки словно притягивает. Когда мужу звонит любовница, чтобы спросить: «Иван, дорогой, когда я тебя снова увижу?» — трубку неизменно снимает жена. А когда звонит незнакомый японец, чтобы сказать: «Пожалуйста, передайте мужу, что время вышло, что он перебрал выделенные ему средства, что он вообще перебрал по всем статьям, а поскольку результатов никаких нет, мы больше не сможем посылать ему приборы, химикаты или деньги», — и в этом случае трубку снимает она же.

Иван, приоткрыв рот, в ужасе смотрел на жену.

— Почему же ты мне не сказала? Такой важный звонок!