Дождь прольется вдруг и другие рассказы

Иногда эти возгласы сливались в вопль. Множество людей хором прославляли Аллаха, Элвиса, Победу, Свободу, Гитлера — должно быть, артистов или спортсменов. Повтор одного вырванного из контекста слова мало о чем говорил Богу. Другое дело — некоторые тихие речи, восклицания и беседы. Тут важен был тембр голоса, мелодика — они несли отпечаток личности человека и его судьбы. Обрывков услышанных фраз Богу было достаточно для того, чтобы почувствовать себя частью иной жизни. Иногда говорил он сам, иногда обращались к нему. Он был ребенком, женщиной, мужчиной, его возраст постоянно менялся — от колыбели до богадельни. Чьи-то сильные руки в перчатках усаживали его в сани, и кто-то рассказывал, что за путешествие им предстоит. И тут же он прикасался к чьему-то обнаженному плечу, а люди вокруг плакали по непонятному поводу. Затем заботливые приятели хлопали его по спине, когда он кашлял, подавившись роскошным кушаньем. А он надеялся, что сын будет хорошо учиться в школе, что у дочери все наконец сложится с этим идиотом-мужем, что Санта Клаус подарит ему планеты и звезды, подвешенные на веревочках.

Ни один голос, насколько Бог мог судить, не звучал дважды, а если и звучал, то Бог, конечно, его не узнавал. Однако он научился различать всевозможные оттенки чувств — нюансы переживаний и обертоны эмоций. Пронзительные, страстные восклицания напыщенных речей его не трогали, он засыпал под них. Смиренные и еле слышные причитания, наоборот, стряхивали всякий сон. Он вылезал из постели не из-за того, что слышал свое имя, — оно звучало так часто, что, похоже, богов на планете существовало видимо-невидимо, — нет, из-за особого тона, полного любви и жажды невозможного. Как бы ни хотелось ему спать, он залезал на стул и подталкивал шар, подгоняя время — пусть чему суждено, случится скорее, а то, что уже произошло, канет далеко в прошлое.

Потом он засыпал, и ему снилось, что он оказался на своей планете и умер.

А иногда, наслушавшись на ночь смеха, Бог видел во сне, как находит на задворках нечто настолько прекрасное, что словами не описать, а пробудившись, терялся в догадках: что это такое было?

Но самый странный сон приснился ему после того, как он услышал мальчишеский голос, который однажды тихой ночью шепнул ему:

— Боженька, — голос дрожал, словно мальчик вот-вот расплачется. — Ты там? Можно с тобой поговорить?

Потом — тишина: Бог затаил дыхание, мальчик тоже затаил. А дальше ничего. Голос потерялся.

Выпрыгнув из кровати, Бог залез на стул и приблизил лицо к висящей на нитках планете. В темноте смутно виднелись белоснежные полюса, следы от реактивных самолетов, облака. Конечно, он не увидел шептавшего мальчика.

— Здравствуй, — ответил он тоже шепотом, и его губы коснулись экзосферы. — Это я. Я здесь.

И тут же под губами образовались облака, как будто он дохнул на оконное стекло — больше ничего не случилось. Наверняка его желание ответить обернется каким-нибудь ужасным природным катаклизмом, но Богу так хотелось спать, что он вернулся в постель. Веки его распухли, его бил озноб.

Бог провалился в сон, как будто спикировал с огромной высоты. Казалось, он сам превратился в одно-единственное тихое слово, летящее сквозь космос. И ему приснилось, что он отправился на задворки Вселенной, на свое любимое место, где всегда находил новые игрушки. Однако, даже не дойдя до помойки, он заметил, что там кто-то копошится. Ребенок примерно его размера, попой вперед вылезал из обуглившегося остова старинного генератора. Уставший от одиночества, Бог радостно бросился навстречу. Он отчаянно торопился добежать прежде, чем ребенок обернется и станет ясно, мальчик это или девочка.

Он бежал всю ночь напролет, бежал и бежал, пока не проснулся утром, помня только одно — ощущение счастья.

Мисс Пышка и мисс Спичка (пер. А. Соколинская)

Две довольно молодые особы, подруги еще по монастырской школе, жили вместе в маленьком уютном доме. Они были очень привязаны друг к другу и по очереди готовили утром омлет.

Мисс Пышка — между прочим, вовсе не толстая — прочищала в ванне сливное отверстие, вечно забитое темными и светлыми волосами, соскребала с раковины засохшую зубную пасту и делала многое из того, что терпеть не могла мисс Спичка — к слову, совсем не худая. На мисс Спичке лежали стирка и глажка, и мисс Пышка считала, что обязанности распределены по справедливости.