Довженко

Редакция жила тесно и шумно. Она помещалась не то в трех, не то в четырех комнатах. Работала в редакции холостая зеленая молодежь; дома, в сущности, почти ни у кого из редакционных работников еще не было; не было и обязанностей перед домом; редакция становилась и семьей и клубом, где встречались очень разные люди, каждый рассказывал о своем, и получалось так, что всем было видно, как делается одно общее дело.

На тихой Пушкинской улице молодые ребята в синих косоворотках и старшие их коллеги в толстовках с узкими трикотажными галстучками ставили тогда опыты Резерфорда, начиная бомбардировку атома. Двадцатитрехлетний Александр Лейпунский, комсомолец, впервые обнаружил явление передачи энергии возбужденными атомами и молекулами — свободными электронами.

_{Литературный диспут в редакции газеты «Вісті».}

_{Карикатура А. Довженко.}

В ангарах за харьковским лесопарком конструктор Константин Алексеевич Калинин строил первый украинский — «эллиптический» — самолет, добиваясь новых скоростей (целых сто шестьдесят километров в час вместо ста сорока, доступных лучшему тогда пассажирскому самолету «Дорнье-Комета»!).

Удивительный человек, врач и педагог Иван Афанасьевич Соколянский, потрудившись много лет с нежностью и отчаянием, нашел способ обучения слепоглухонемых детей. Он сумел пробить стены непроницаемой темницы, на которую были обречены от рождения и до конца жизни эти несчастные, и вернуть им контакты с окружающим обществом. Одна из его учениц написала впоследствии книгу[3]. Работами И. А. Соколянского восхищался А. М. Горький.

Довженко и Соколянский встретились у редакционного стола неожиданно и радостно.

— Иван Панасович!

— Сашко! Быть того не может!

Впервые они познакомились в Киеве шесть лет назад.

Соколянский был тогда комиссаром Уманского уездного наробраза. В Киев он приехал по делу, отправился в губнаробраз.

Вошел в приемную.

Босой парень забрался с ногами в кресло и что-то сосредоточенно рисовал.

— Можно зайти к комиссару? — спросил Соколянский.

Парень ответил, не подняв глаз:

— Нельзя. Комиссар занят.

Посидели молча. Потом мало-помалу разговорились. Босой парень оказался ответственным секретарем коллегии губнаробраза Довженко.

Теперь он сидел, поджав под себя левую ногу, и так же сосредоточенно рисовал.

С этой встречи у Сашко с Соколянским завязалась тесная дружба на всю жизнь.

В редакцию приходили молодые архитекторы. Они начинали строить Харьков по-новому, по-столичному. У них не сходили с языка слова «конструкция», «функциональность», «Баухауз». Они разглядывали фотографии и чертежи дома, который ле Корбюзье построил для художника Озанфана, и прикидывали: а не сгодится ли такой проект для шахтерских коттеджей в Донбассе? А когда на левадах у Сумской начиналось строительство нового центра столицы, были представлены такие проекты, рядом с которыми дома братьев Весниных и Вальтера Гропиуса должны были казаться воплощением косного консерватизма.

Завод ВЭК, принадлежавший когда-то Всеобщей компании электричества, начинал работать на план ГОЭЛРО. Он достраивался, переходил на производство более крупных машин, набирал рабочих.

Уже начинался разговор о предстоящем сооружении большой гидроэлектростанции на днепровских порогах. Певучее слово «Дніпрельстан» становилось любимым словом поэтов.

Еще продолжался нэп. Была Биржа труда с длинной очередью безработных. Была «черная биржа» с мерзкой суетой прощелыг и жучков. Были частные лавчонки и бесчисленное количество хозяек — чаще всего это бывали вдовые сестры, — вывешивавших в окне объявления о домашних обедах. Иногда сестры оказывались толстовками. В таких случаях их обеды были вегетарианскими, а у вешалки написанное на тетрадочном листте в косую линейку объявление взывало: «Брат, сними калоши!» На Клочковской две могучие дамы родом из казачьего города Гадяча славились маковыми «товчениками», пышными галушками и борщами, в которых торчком стояла ложка. Клиентов встречали здесь цитаты из «Кобзаря». Пышущие здоровьем и радушием дебелые хозяйки выбирали строки о несчастной любви и горькой сиротской доле: «Полюбила чорнобрива козака дівчина», «Тяжко, важко в світі жити сироті без роду…» Сашко ходил с «вистянцами» в дом у Театрального сквера, где мать с двумя дочерьми не вешали никаких плакатов, готовили сытно и брали недорого.