Доводы рассудка

– Да, – вздохнула Энн. – Уж конечно, все будут знать, что мы с ними в родстве! – Но вдруг опомнившись и не дожидаясь ответа, она прибавила: – В самом деле, мне кажется, слишком много труда положено на то, чтобы добиться этого знакомства. Мне кажется (она улыбнулась), во мне больше гордости, чем в вас во всех; но мне досадно, что мы так бьемся, чтобы нас признали родственниками те, кому, без сомнения, мы нисколько не нужны.

– Простите мне, моя милая кузина, но вы несправедливо судите о собственном вашем положении в свете. Быть может, в Лондоне при нынешней вашей скромной жизни все и было бы так, как вы говорите; но в Бате с сэром Уолтером Эллиотом и его семейством всякому лестно свести знакомство.

– Что же, – сказала Энн. – Разумеется, я горда, я чересчур горда, чтобы ценить радушный прием, который мне оказывают оттого, что я не в Лондоне, а в Бате.

– Ваше негодование мне по сердцу, – сказал он. – Оно так натурально. Однако сейчас вы в Бате и должно обосноваться здесь со всем достоинством, какое прилично сэру Уолтеру Эллиоту. Вы говорите, вы горды; меня называют гордым, я знаю, да я и не хотел бы иного; и в моей и в вашей гордости, если вдуматься, при всем различии, много сходства. На одном, я уверен, моя милая кузина (тут он понизил голос, хотя кроме них в комнате не было никого), на одном, я уверен, мы сойдемся. Мы сойдемся на том, что, кто бы ни дополнил окружение отца вашего из высших и равных, уже то одно хорошо, что мысли его отвлекутся от тех, кто ниже его.

При последних словах он взглянул на стул, который занимала недавно миссис Клэй, красноречиво поясняя недоговоренное; и хотя Энн не могла согласиться с тем, что гордость у них одинаковая, ей приятно было, что и он не любит миссис Клэй; и она признала в душе, что стремление его вовлечь сэра Уолтера в высшие сферы вполне извинительно, если притом он имеет целью избавиться от этой особы.

ГЛАВА XVII

Покуда сэр Уолтер и Элизабет со всевозможным усердием делали карьеру на Лаура-плейс, Энн возобновила знакомство совсем иного рода. Навестив старую свою учительницу, от нее она узнала, что в Бате сейчас живет однокашница Энн, которая имеет двойное право на ее участие – по прежней своей доброте и нынешним своим бедам. Мисс Хамильтон (а теперь миссис Смит) выказывала Энн доброту тогда, когда она всего более в ней нуждалась. Энн поступила в школу несчастная, горюя о нежно любимой матери, скучая по дому, и страдала, как только может страдать четырнадцатилетняя девочка с чувствительной душою; и мисс Хамильтон, тремя годами ее старше, задержавшаяся в школе оттого, что у нее не было близких родственников и своего крова, старалась облегчить ее участь, утешала как умела, и Энн не могла ей этого забыть.

Скоро мисс Хамильтон покинула школу, вышла замуж, говорили, вышла за богатого, и дальше Энн потеряла ее из виду, покуда из рассказа учительницы нынешняя ее судьба не открылась гораздо подробнее и в совсем ином свете.

Она была вдова, и вдова бедная. Муж был расточителен; и скончавшись два года тому назад, оставил дела свои совершенно расстроенными. Миссис Смит пришлось столкнуться с трудностями всякого рода, и в довершение несчастий ее поразил злой ревматизм, у нее отнялись ноги и теперь она была калека. Потому-то она и приехала в Бат, сняла жилье подле горячих источников, жила как нельзя более скромно, обходилась без прислуги и, разумеется, почти без всякого общества.

Общая знакомая уверяла, что миссис Смит будет счастлива видеть мисс. Эллиот, и Энн без промедления к ней отправилась. Дома она не упомянула о своих намерениях. Там бы ее не поняли. Она поделилась только с леди Рассел, и та сердечно посочувствовала ей и с готовностью доставила к жилью миссис Смит на Уэстгейт Билдингс.

Визит был нанесен, знакомство восстановлено, в обеих с новой силой возродился былой интерес. В первые минут десять не обошлось без неловкости. Прошедшие двенадцать лет изменили обеих. За двенадцать лет Энн из цветущей пятнадцатилетней девчушки, молчаливой и угловатой, стала женщиной двадцати семи лет, прелестной, хоть никак не цветущей, умеющей властвовать собой, тихой и ровной в обращении; и за те же двенадцать лет хорошенькая мисс Хамильтон, пышущая здоровьем и спокойно снисходившая к младшей подруге, стала бедной увечной вдовой и принимала визит бывшей своей подопечной как благодеяние; вся неловкость, однако, быстро прошла и сменилась живыми воспоминаниями о добрых прежних днях и былых пристрастиях.

Энн встретила в миссис Смит здравый смысл и приветливость, на какие ей и хотелось надеяться, и разговорчивость и веселость, каких она вовсе не ожидала. Ни рассеяния прежней беззаботной жизни – а она очень много вращалась в свете, – ни нынешние лишения, ни горе, ни болезнь не замутили ума ее и не иссушили сердца.