Довмонт. Неистовый князь

– Я много слышал о славном герцоге Вильгельме, – с улыбкой промолвил князь. – Сам же я… из… из… из Англии.

– Из Англии?! – нормандец азартно шлепнул себя ладонями по коленкам. – Так вы говорите по-французски. Все английские рыцари говорят…

Ну, вот – приплыли! Честно говоря, с французским языком отношения у Игоря всегда были сложными. Когда-то пытался учить, да некогда стало. Помнил только, что в конце слов никогда ничего не читается, а также еще одно французское числительное запало в память. Почему-то – «девяносто шесть», произносимое буквально, как «четыре раза по двадцать, десять и шесть».

Черт! Надо было сказаться испанцем. Еще лучше – португальцем, каким-нибудь славным Бартоломеу Диашем! Что же, однако, делать-то? Как-то надо бы обставляться…

– Я… с севера, с севера я… там языков не знают…

– А! Так вы шотландец?

– Да… там жил… на самой-самой границе. Не англичанин и не шотландец… так…

– Это как мы, нормандцы! Не совсем французы и давно уже не норманны, – охотно поддержал шевалье. – Знаете, а вы провалялись здесь уже целых три дня! Ой… – парнишка снова сконфузился. – Совсем забыл узнать ваше славное имя!

– Меня зовут… Джером Клапка Дже… – Игорь пробормотал первое, пришедшее в голову, имя – знаменитого английского новеллиста-рассказчика.

– Жером? Жером из Клапхерна?

– Пускай будет – Жером, – махнув рукой, князь через силу улыбнулся. – Можете звать меня просто – Джей.

– Тогда я для вас – Анри. Рад, очень рад знакомству.

Довмонт (или, как его теперь звали, Жером, Джей) провалялся в лазарете замка Штеллин еще три дня. За ним ухаживали монашки, сестры из ближней обители, впрочем, легкое сотрясение мозга прошло само собой, а на синяк и здоровенную шишку на лбу князь не обращал никакого внимания. Гораздо нужнее сейчас было не выдать себя ничем, выжить и сбежать при первом же удобном случае. Таковой случай обещал представиться быстро: рыцари в орденских землях без дела не сидели, тем более все земли куршей были охвачены восстанием, а до них от Штелина не столь уж и далеко.

Кроме князя, в лазарете находилось еще трое рыцарей, из которых один – тяжелораненый – вскорости умер, двое же других быстро поправлялись и часто беседовали с «Жеромом» на всякие интересные темы. Большей частью речь шла о женщинах, и частенько – о павших, на этот счет рыцари могли балаболить часами. Хотя оба являлись Христовыми братьями и несли соответствующий обет. Говорить о женщинах – это был истинный грех, как и игра в кости, чем тоже активно злоупотребляли выздоравливающие. Втянули в это нехитрую забаву и Довмонта. Проиграв одно золотое кольцо, «Жером» покачал головой и сказал: «Хватит!» Это его волеизъявление вызвало у собратьев по лазарету приступ поистине гомерического хохота, поддержанного и светским шевалье Анри де Сен-Клером.

– Как бы только об этой нашей игре не узнал комтур, – запоздало предупредил один из рыцарей, некто брат Альбрехт из Гугенхайма. Если по-немецки – фон Гугенхайм. Его напарник, молодой брат Вольфрам, горячась, заявил, что предателей среди столь достойнейших и славных господ просто быть не может! Потому что не может быть никогда.

В ответ фон Гугенхайм наставительно поднял вверх большой палец:

– Бойся не рыцарей, брат Вольфрам. Бойся слуг. И всегда помни – стены тоже имеют уши.

На исходе третьего дня лазарет посетил сам комтур, Гуго фон Штауфен. Из тех самых Штауфенов, которые… Ну, об этом все знают. Худощавый, высокий, с бритым лицом и аккуратно подстриженными волосами, сей господин производил впечатление человека волевого и весьма неглупого. Приветливо кивнул рыцарем, он расспросил о самочувствия каждого из братьев, после чего присел в изголовье ложа, на котором лежал – вернее, уже сидел – князь. Довмонт-Игорь-Жером даже попытался встать, но комтур осадил его легким жестом:

– Сидите, сидите, брат. Я слышал, вы неплохо говорите по-немецки. Вам лучше?

Кунигас приложил рук к сердцу и растекся хвалебной тирадой, не забыв вознести хвалу святой Марии Тевтонской и лично руководству ландмейстерства Тевтонского ордена в Ливонии.

– Благодарите лучше Господа, нежели нас, – улыбнулся брат Гуго. Несмотря на белесый шрам над губой, улыбка его оказалась вовсе не зловещей, а скорее приятной. Умное, вполне себе интеллигентное лицо, зоркий взгляд светлых, глубоко посаженных глаз.

Вот взгляда-то Довмонт и опасался! Рыцарь вполне мог его узнать. Врага, с которым не так и давно бился не на жизнь, а на смерть! Сам-то князь ведь узнал своего соперника, правда, в основном – по приметному шраму.

– Знаете, любезнейший Жером, я где-то уже вас видел…

Кунигас вздрогнул. Вот оно, началось!

– Скорее всего, в Мариенбурге, вы ведь там бывали?

– Да, конечно, бывал.

– Ну, вот! Мы вполне могли встречаться, еще не зная друг друга. Постойте-ка… мне кажется, я даже запомнил ваш герб. Постойте-ка… – кусая нижнюю губу, комтур задумчиво опустил веки. – Ну да! Крест святого Георга! Червленый, на серебряном поле. Как у всех англичан, отправившихся в далекий поход во славу Христову.

– Да-да, – закивал князь. – Как у всех англичан.