Довмонт. Неистовый князь

Миндовг давно уже не сражался. Нет, не то чтоб забыл, как… Просто все мышцы действовали натужно, и размах и выпад уже не достигали той стремительной красоты, что нужно для хорошего доброго поединка.

Выпад… звон… отбив… Теперь с размаха… резко уйти влево… вправо… клинок – вверх… пусть противник думает, что именно оттуда последует удар… Ага! Резко – на левое колено… выпал… укол… Есть!

Хватаясь за живот, Миндовг выронил меч…

– Отец! – старший сын Миндовга бесстрашно бросился на кунигаса.

Маленький детский клинок, князь отбил его не заметив. И сразу же нанес ответный удар… Размахнулся, ударил с оттяжкою, разрубив левое плечо мальчика, от шеи до самого сердца… юные косточки поддались сразу, хлынула кровь.

– Беги! Беги-и-и… – Миндовг закричал младшему, стараясь засунуть обратно в живот выпавшие на траву кишки… Куда там!

Юный воин, сжав в руках короткую детскую рогатину, несся на врага с таким неистовством, с такой непоколебимой злостью, что просто наткнулся на клинок. Можно сказать, сам себя и насадил на острие меча. Просто налетел на клинок. Грудью.

Бируте!

Вытащив меч из легонького детского тельца, Даумантас подскочил к поверженному князю…

Видя гибель детей, тот выгнулся, харкая кровью, и, подняв вверх указательный палец, окинул врага безумным взором…

– Проклинаю тебя… Проклинаю! Пусть Пикуолис погубит всех твоих потомков… Всегда будет губить… Никто не заживется, никто… На крови заговорено, на крови заговорено… на крови детей моих… на детской крови, на…

– Умри, подлая собака! – гневно сверкнув глазами, кунигас взмахнул мечом, одним ударом срубив врагу голову. – Умри…

Язычник торжествовал! Его месть свершилась, а значит – на том свете Бируте несомненно станет веселей и намного-намного лучше, чем было. Даумантас упивался своим только что совершенным делом, гордясь им, как может гордиться лишь человек, искренне верящий в Перкунаса, Пикуолиса, Дьяваса и всех прочих богов и богинь, великих и малых.

Бируте отомщена! Это ли не радость? Подлый убийца повержен, понес заслуженное наказание… а то, что при этом погибли дети – бывает. Тем более Тройнат почему-то настоятельно рекомендовал не оставлять княжичей в живых.

Для Игоря все происходило словно в тумане. Сам момент убийства… убийств… он не помнил и пришел в себя лишь после того, что свершилось. И ужаснулся, воззрев на дела рук своих. Однако же ужас его ничуть не повлиял на язычника кунигаса. В душе Даумантаса стояла стойкая и спокойная радость, радость человека, уверенного в своей правоте и, наконец, совершившего давно ожидаемое благое дело.

* * *

– Так ты говоришь, Сирвид-воевода не очень-то спешил на помощь? – Довмонт хмуро, исподлобья, зыркнул на молодого воина, что, потупив глаза, скромно стоял у порога, не знаю, куда деть руки. Еще бы! Не каждый день сам князь вызывает для разговора!

Обычный был воин, из простых, даже не десятник. Рыжеватый, с куцей бородкой и круглым деревенским лицом, усыпанным редкими веснушками. Имя его кунигас тут же и позабыл – на что оно, имя какого-то простолюдина?

– Да, так, мой князь, – воин поклонился. – Не очень спешил. Сказал, что и не надо спешить никуда, чтоб вернее крестоносцы в засаду попались. Мол, так ты, господин, приказал.

– И что же, вы и рога, труб не слышали? – грозно насупился Даумантас.

– Слышали. Но воевода…

– Понятно. О гонцах что скажешь?

– О каких гонцах? – парень недоуменно моргнул, силясь добросовестно и со всем тщанием вникнуть в то, что нужно было от него князю. Никаких гонцов, воин, правда, не видел… о чем сейчас и сказал.

– Значит, не было, говоришь, никого? – уточнил кунигас, задумчиво барабаня пальцами по дубовой столешнице.

– Там, на дороге, воевода стражу велел выставить, – припоминая, воин смешно наморщил лоб, словно вот-вот собирался чихнуть или во весь рот зевнуть, или просто-напросто потянуться.

– Так-так-та-ак, – заинтересовался князь. – Значит, стража, я так полагаю, всех путников и перехватывала?

– Ну да. Так оно и есть, княже.

С теми, кого Сирвидас выставил в охранение во время той злополучной битвы, оказалось куда хуже, а точнее говоря – стражей вообще не оказалось в Утене. Ни в Утене, ни в Нальшанах. Как быстро выяснил Даумантас, воевода послал пару десятков воинов на зарасайские мельницы, охранять от лихих людей.

– Найти! – вызвав Любарта, жестко приказал кунигас. – Вызнать, кто держал стражу. Расспросить с пристрастием… а буде откажутся говорить – пытать.

– Все сделаю, княже, не беспокойся, – верный соратник поклонился, прижав руку к левой стороне груди. Молодой боярин совсем недавно получил от Довмонта существенные земельные пожалованья и теперь рад был выказать свою преданность.

Любарт вернулся к вечеру того же дня. Князь принял его сразу же, хотя уже собирался отходить ко сну в обществе юной наложницы-жемайтки. Язычество вполне дозволяло наложниц, а эту ласковую кареглазую девчонку подарил кунигасу сам Тройнат, нынче, после гибели Миндовга – великий властелин всех литовских – и части русских – земель.