Довлатов и окрестности

Свобода у Соколова как горизонт: далека, заманчива, недостижима, но только по пути к ней совершаются открытия. Например, появляется проза, которой после Набокова в русской словесности не было. Это – проза подробностей, которую тот же Набоков противопоставлял самонадеянному российскому универсализму. Раздраженный попыткой свести мир к единому знаменателю, Набоков издевался над теми, кто ищет вечный и всеобщий закон бытия. В знаменитой четвертой главе “Дара” он писал: Чернышевский “не видел беды в незнании подробностей разбираемого предмета: подробности были для него лишь аристократическим элементом в государстве наших общих понятий”.

Мир без подробностей, упрощенная, обобщенная вселенная, в которой живет человек вообще, был для Набокова неприемлем: “Как и слова, вещи имеют свои падежи. Чернышевский все видел в именительном. Между тем всякое подлинноновое веяние есть ход коня, перемена теней, сдвиг, смещающий зеркало”.

В прозе самого Набокова “коня” приводила в движение единичная, неповторимая личность. Отразившаяся в ней реальность всякий раз представала в новом, неожиданном, оригинальном ракурсе, запечатлеть который и призвана настоящая литература. Поскольку разными всех нас делает память, то следить за источником творчества у Набокова приставлена Мнемозина, которую греки звали матерью муз. Пафос памяти с ее бесконечным нанизыванием деталей и нюансов демонстрирует уникальность авторского “Я”, доказывает, что нет мира вообще и нет человека вообще, а есть он – автор, щедро делящийся с читателями наблюдениями своего беспредельно острого глаза. Вместо мира без подробностей Набоков воспевал мир, состоящий из одних подробностей, причем лишь таких, которые известны одному автору.

“Школа для дураков” стала первой русской книгой, вернувшей набоковское понимание литературы в отечественные пределы. Проза Соколова нова, но содержание его романа вопиюще традиционно. Вот как его пересказывает сам автор: “То будет книга об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью. Анархист по натуре, он протестует против всего и в конце концов заключает, что на свете нет ничего-ничего-ничего, кроме ветра”.

Бунт соколовского героя, классический мотив романа взросления, разворачивается в школе для дураков, ставшей символом общего, универсального, застывшего в законченных образах мира. Против такой школы и против такого мира восстает герой. Мечтая о свободе, он пытается сбежать – на природу, на дачу, в “страну вечных каникул”, вырваться не только из школы, но и из самой истории, которая тащит его не туда, куда ему надо, а туда, куда надо всем.

Память – единственное оружие героя против притязаний общества с его безличным ходом исторического процесса. Перенестись в предельно индивидуализированное пространство памяти – значит отделаться от общего, избавиться от гнета обобщения, вырваться из школы для дураков на свободу, даже если это свобода осознавать безвыходность своего положения.

Каждый новый виток культурной спирали начинается с таких книг: взросление героя – обычная метафора для истории общества. Как правило, в такой ситуации оказывается герой-подросток. Целая компания их – от подростка Достоевского до мальчишек Аксенова – бродит по русской литературе. Переходный возраст – естественная аналогия для межвременья, которое связанно с ощущением неукорененности в бытии. Подросток – существо незавершенное, еще не запертое в традиционные жизненные формы, – вступает в противоречие с внешним миром. В этом смысле герой Соколова – наиболее последовательный и бескомпромиссный диссидент нашей литературы.

Предваряя первое советское издание “Школы для дураков”, Андрей Битов писал: “Опыт молодого человека элементарен, потому что состоит из элементов бытия. Самое сокровенное – всем известно… “Школа для дураков” – это эталон, энциклопедия первого опыта”.

В первом и лучшем романе Соколов описал начало начал – инициацию героя, приобщение его к миру взрослых, мучительный процесс открытия первооснов жизни – любви и смерти.

Сложность прозы Соколова определяется тем, что условием освобождения его героя стало преодоление языка и времени, в которых коренится всякая неволя. “Школа для дураков” построена из времени и языка, и чтобы обрести свободу, Соколову необходимо избавиться от того, без чего невозможна литература. Чтобы сделать свою книгу возможной, Соколов придумал особый язык и особое время.