Читаем Довлатов — добрый мой приятель полностью

Кажется, я писал тебе, что три года назад испортил отношения со всеми общественными группами в эмиграции — с почвенниками, еврейскими патриотами, несгибаемыми антикоммунистами и прочей сволочью. К сожалению, я убедился, что в обществе, и тем более — эмигрантском, то есть тесном, завистливом и уязвленном, циркулируют не идеи, а пороки и слабости. И монархисты, и трубадуры Сиона, при всех отличиях — злобная, невежественная и туповатая публика. Пятьдесят лет назад эта падаль травила Набокова, а сейчас терзают Синявского. В общем, такой гнусной атмосферы, как в эмиграции, я не встречал даже в лагере особого режима. Поверь мне, что здешняя газета в сто раз подлее, цензурнее и гаже, чем та, в которой я трудился с Рогинским…

Когда я это читала, у меня сердце сжималось от тоски и жалости к нему. Что же творилось в его душе, если он видел мир и окружающих его людей в таком свете?

На подаренном мне экземпляре «Зоны» Довлатов написал: «Дорогие Люда, Надежда Филипповна и Витя! Какими бы разными мы ни были, все равно остаются: Ленинград, мокрый снег и прошлое, которого не вернуть… Я думаю, все мы плачем по ночам… Обнимаю вас… С».

Мне бы хотелось помнить Сережу Довлатова молодым в зимнем Ленинграде. Снег вьется вокруг уличных фонарей. Заиндевевший, словно сахарный Исаакий. Сережа в коричневом пальто нараспашку. Белеет лжегорностаевая королевская подкладка. Он без перчаток и без шапки. Черный бобрик волос покрылся корочкой заледеневшего снега, на ресницах — долго не тающие снежинки. Подмышкой у него папка с рассказами.

И предвкушение чуда, когда, придя домой, я застывшими руками развяжу тесемки этой папки и начну читать. Жизнь еще впереди.

2005–2023

<p>Примечания</p><p>1</p>

Письмо Тамаре Зибуновой от 16 февраля 1986 года.

<p>2</p>

Петр Вайль, «Без Довлатова».

<p>3</p>

В университете, в армии, в редакциях его довольно редкую фамилию искажали, и Сережа время от времени пользовался различными ее вариантами.

<p>4</p>

Инженерно-технический работник.

<p>5</p>

Paul Johnson, The Intellectuals, 1988.

<p>6</p>

Прозаик Владимир Марамзин, составивший первое (самиздатовское) собрание сочинений Иосифа Бродского, был арестован, осужден условно, после чего эмигрировал. Жил во Франции.

<p>7</p>

Упомянутая в письме миллионерша Луиза Харди — приятельница маминого младшего брата Жоржа. Не помню, чем она Довлатова заочно разгневала. По нашим меркам она была богачиха, потому что у нее был дом в Кембридже, дача на Кейп-Коде и квартира в Майами. Это была крошечная женщина, французская еврейка лет шестидесяти пяти, все еще кокетливая, отзывчивая и веселая. Она пережила Холокост, в котором погибла вся ее семья, но ей самой повезло: оказавшись в Америке без специальности и копейки денег, она вышла замуж за Генри Харди, средней руки бизнесмена, сделавшего ее жизнь комфортабельной материально и невыносимой морально. Луиза бросалась всем на помощь по первому зову и, действительно, приняла участие в судьбе нашей семьи. Она даже пригласила нас с Витей на неделю во Флориду, и это путешествие я описала в очередном письме к Довлатову. Видимо, он получил его в редкий момент хорошего настроения, потому что его ответ не содержал обвинения в буржуазности, а был вполне игривым.

<p>8</p>

Бродский перенес первую операцию на сердце. Она прошла не очень удачно, у него были осложнения.

<p>9</p>

«Время и мы» — ежемесячный литературно-художественный журнал, издававшийся в Израиле. Там я потом напечатала свою первую повесть «Двенадцать коллегий», о чем будет далее.

<p>10</p>

Карл Проффер – владелец и главный редактор издательства «Ардис», публиковавший на русском языке Набокова, Бродского и других запрещенных в СССР писателей.

<p>11</p>

Виктор Перельман был главным редактором журнала «Время и мы»

<p>12</p>

Престижные нью-йоркские издательства. Довлатову понадобилось время, чтобы осознать реалии литературной жизни, и когда это произошло, его жизнь начала входить в свою колею.

<p>13</p>

Юлия Тролль — нью-йоркская журналистка, внештатная сотрудница Радио Свобода и «Нового русского слова».

<p>14</p>

Майя Каганская — израильский критик, литературовед.

<p>15</p>

Наталья Рубинштейн (Альтварг) — литературовед, работник Би-би-си, живет в Англии.

<p>16</p>

Карл Проффер — хозяин и редактор издательства «Ардис» в то время был тяжело болен и вскоре умер.

<p>17</p>

Народно-трудовой союз.

<p>18</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии