Довлатов

— Да какая разница — Ганнибал, Закомельский… Туристы желают видеть Ганнибала. Они за это деньги платят. На фига им Закомельский?! Вот наш директор и повесил Ганнибала… Точнее, Закомельского под видом Ганнибала. А какому-то деятелю не понравилось… Простите, вы женаты?

Галина Александровна произнесла эту фразу внезапно и, я бы сказал — застенчиво.

— Разведен, — говорю, — а что?

— Наши девушки интересуются.

— Какие девушки?

— Их сейчас нет. Бухгалтер, методист, экскурсоводы…

— Почему же они мной интересуются?

— Они не вами. Они всеми интересуются. У нас тут много одиноких. Парни разъехались… Кого наши девушки видят? Туристов? А что туристы? Хорошо, если у них восьмидневка. Из Ленинграда так на сутки приезжают. Или на трое…

(Сергей Довлатов, «Заповедник»)

Владимир Герасимов:

Однажды Довлатов, со своей манерой серьезным тоном говорить о несерьезных вещах, сказал мне и Андрею Арьеву, что дамы из Заповедника, наверное, в нас сильно разочаровались. Они ожидали, что мы будем по вечерам приходить к ним в гости, пить чай, разговаривать о Пушкине и о прекрасном, а мы вместо этого, выходя на ночь глядя из ресторана «Лукоморье», орем на весь поселок что-то вроде: «С голубого ручейка начинается река».

Среди туристов Довлатов пользовался большой популярностью — и популярность эта была, на мой взгляд, вполне заслуженной. Сережа никогда не халтурил — это было очень ценно. Работа экскурсовода не была его призванием ни в коей мере, но талантливый и добросовестный человек халтуры не допускает в любом деле. Он всегда хорошо знал текст. К тому же Довлатов, как известно, был красавец и обладал прирожденным даром рассказчика. Его слушали открыв рот, и он был всеобщим любимцем.

Виктор Никифоров:

Он производил очень сильное впечатление: красивый человек богатырского телосложения, с большой черной бородой, глаза с огоньком. Его остроумие и обаяние, безусловно, привлекали окружающих. Наверное, поэтому он был так популярен в Заповеднике. К тому же в советское время все экскурсии должны были соответствовать методичке, а он никогда методичек не признавал и говорил то, что думал. Слушали его внимательно, с большим удовольствием. Я видел: туристы от него ни на шаг не отходили. В Заповеднике к нему тоже в целом относились доброжелательно. Его обаяние, его знания, его парадоксальный ум — все это нам импонировало.

На третий день работы женщина в очках спросила меня:

— Когда родился Бенкендорф?

— Году в семидесятом, — ответил я. В допущенной мною инверсии звучала неуверенность.

— А точнее? — спросила женщина.

— К сожалению, — говорю, — забыл…

Зачем, думаю, я лгу? Сказать бы честно: «А пес его знает!»… Не такая уж великая радость — появление на свет Бенкендорфа.

— Александр Христофорович Бенкендорф, — укоризненно произнесла дама, — родился в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году. Причем в июне…

Я кивнул, давая понять, что нахожу это сообщение ценным.

С этой минуты она не переставала иронически улыбаться. Так, словно мое равнодушие к Бенкендорфу говорило о полной духовной нищете…

(Сергей Довлатов, «Заповедник»)

Людмила Тихонова: