Доверьтесь мне. Я – доктор

Обратный отсчет начался. Где-то на подмостках толстая дама уже приготовилась петь гимн. Как все хорошее, мой первый год в роли врача подошел к концу. В отличие от всего хорошего, это был ад на земле. Хотя и случались моменты, когда каждая клетка в моем теле кричала бросить все и бежать, я остался. Пускай я никогда в жизни так тяжело не работал, пускай никогда не существовал на таком предельном минимуме еды и сна, это был удивительный опыт, особенно с учетом того, что я все-таки дошел до конца целым и невредимым. Я был свидетелем самых личных, самых интимных моментов в жизни моих пациентов, держал за руку умирающих, повидал подлинные человеческие трагедии. И в то же время я приобрел самые счастливые воспоминания, которые только можно получить от работы. Я многому научился. Главное – я теперь мастер внутривенных катетеров, поначалу причинявших мне, да и всем другим интернам, массу неприятностей. Могу ставить их хоть во сне: собственно, пару раз во время ночных дежурств я это уже делал.

Время летит стремительно. Утром я захожу попрощаться к Максине и трем Мэри.

– Ты же нас не забудешь, правда? – говорит Мэри 2, когда я протягиваю ей коробку шоколадных конфет.

Но я знаю, что завтра сюда придет новая команда интернов, которые будут соревноваться за их внимание, и очень скоро мы станем далеким воспоминанием, о котором редко кто говорит. Это они меня забудут, а не я. Доктор Пайк хлопает меня по спине, едва не сбивая с ног, и желает удачи. Барни пожимает руку.

Я продолжаю ходить по больнице, со всеми прощаясь. Остаюсь попозже, чтобы дождаться Суприю: она возвращается из лаборатории и должна еще успеть осмотреть последних пациентов. Мы с ней обнимаемся и обещаем не терять друг друга из виду.

– Спасибо за все, Макс, – говорит она.

– С тобой было приятно работать, – отвечаю я.

Секунду мы смотрим друг другу в глаза. Я знаю, что она чувствует. До начала работы мы были практически чужими, но здесь, в больнице, выросли и повзрослели вместе.

Я сообщаю пациентам, что ухожу. Миссис Патерсон почти так же рада, как я сам.

– О, значит, завтра вы станете настоящим врачом, – восклицает она, – ваша мама может вами гордиться.

– Нет, – поправляю я ее, пожалуй, немного резковато, – я уже настоящий врач, просто самый младший.

Но с завтрашнего дня – продолжаю про себя – я больше не буду салажонком в больничной иерархии. Толпы новоиспеченных докторов с горящими глазами, только-только со студенческой скамьи, наводнят отделения, куда их бросят, чтобы они выплыли или потонули, а я стану чуть более старшим младшим врачом.

– И меня зарегистрируют в Генеральном медицинском совете, – говорю я, чтобы произвести еще большее впечатление.

– О! – глаза ее расширяются. – А что это значит?

Тут она меня поймала.

– Ну, я заплачу 280 фунтов, и мое имя внесут в реестр, а если потом напортачу, то вычеркнут из него.

В таком свете внесение в реестр Генерального медицинского совета уже не кажется особенно привлекательной наградой за все, что я пережил в прошлом году.

– Ну, об этом вы можете не беспокоиться, мой дорогой, – говорит она, – по-моему, вы просто замечательный.

Я подозреваю, что ее восторженность вызвана скорее обезболивающим, которое я ей только что ввел, нежели моими врачебными талантами, но какая разница!

Несмотря на 6 лет учебы на медицинском факультете, еще год назад я понятия не имел, что значит быть врачом. Но и теперь, попробовав, я все еще не знаю, хороший я доктор или нет. Быть хорошим врачом – значит не просто обладать определенными знаниями и навыками. Есть специалисты, блестящие с академической точки зрения, но с навыками общения на уровне кружки Эсмарха. По-настоящему хорошие доктора, с которыми мне посчастливилось работать, которых я имел удовольствие наблюдать в деле, обладают особым качеством, трудно поддающимся описанию. У каждого из них есть собственный стиль, поэтому невозможно вывести универсальную формулу, которую другие могли бы скопировать. Но все они подходят к пациенту с гуманистических позиций, с желанием понять его как человека, а не просто разобраться в причинах, по которым он попал в госпиталь.

Я прощаюсь с миссис Патерсон и заканчиваю записку для интернов, приходящих завтра мне на смену. Оставляю пейджер на посту у компьютера, и тут появляется Руби.

– Я закончила. А ты? – спрашивает она.

В ответ я киваю головой.

Мы выходим из отделения, и я на прощание машу медсестрам рукой. Минуем отделение скорой помощи, где провели значительную часть последних 12 месяцев. В одном из боксов кого-то рвет; мне странно думать, что это больше не наша забота. Мы огибаем корпус, проходим мимо пандуса, куда подъезжают машины, и оказываемся возле баков, за которыми прятались, чтобы перекурить и договориться о снимках с доктором Палаши. Идем по аллее к автобусной остановке, любуясь закатным небом, залитым алым свечением. Поворачиваемся друг к другу и улыбаемся.

– Поверить не могу, что все закончилось, – говорит Руби.