– Ничего, я за тобой присмотрю, – отвечает она.
Хм, сегодня что, кто-то наглотался таблеток доброты? – думаю я, глядя, как она откладывает бумаги в сторону и собирает инструменты, которые могут мне понадобиться. Такого я точно не ожидал.
– Ты у нас уже какое-то время, пора получить и кое-какие практические навыки в хирургии.
И тут она улыбается. Улыбается. Она. Я хватаюсь рукой за стоящий рядом сердечный монитор, на случай, если соберусь рухнуть в обморок от потрясения. И все следующие пятнадцать минут она стоит рядом, деликатно мною руководя и направляя, пока я делаю надрез и выдавливаю из нарыва тошнотворное творожистое содержимое. Похоже на то, как выжимаешь пасту из тюбика, только очень мерзко. Но в то же время невыразимо приятно. Типа как давить прыщ, только в гигантском масштабе.
После чая с печеньем мужчина отправляется домой, поблагодарив меня перед уходом. Удивительно! Случаются моменты, когда я прямо-таки люблю свою работу. И даже моменты, когда я люблю Старую Кошелку. Снова хватаюсь за ближайший сердечный монитор. Давай-ка полегче, это уже перебор.
Сегодня миссис Стоффелс умерла. Я был в другом отделении, разбирался с орущим от боли в животе шестилеткой. Медсестра сообщила мне о ее смерти по пейджеру. Я собирался заглянуть к ней сам, потому что на обходе стало ясно, что долго ей не протянуть. И опоздал. Сестры позвонили ее мужу, чтобы его предупредить, но он застрял в пробке и приехал, когда она уже скончалась. Слишком поздно, чтобы спасти ее от рака, и слишком поздно, чтобы попрощаться. Два самых грустных слова в любом языке: СЛИШКОМ ПОЗДНО.
Должен сделать признание: я немодный. И я сейчас не имею в виду фиолетовую рубашку в «огурцы», которую купил в момент помешательства на летней распродаже. Я понимаю, что это был
Обычно любые признания относительно наркотиков подразумевают присутствие полицейских и уже надетые наручники. Но мое – другого рода: я ненавижу любые наркотики и не собираюсь тратить время на людей, которые их употребляют. Сегодня мы с Руби ходили на вечеринку, точнее, она затащила меня туда.
– Будет очень весело. Мои друзья работают в пиар-службе, так что придет куча знаменитостей. Может, познакомишься с настоящей супермоделью, – сказала она, подмигнув. – Ну давай же, нам надо немного развеяться!
Примерно через час стало ясно, что большинство гостей роится вокруг туалета. Как будто это в порядке вещей. Наркотики в среде молодых профессионалов теперь абсолютно приемлемы. Если ты не бьешь посреди улицы пожилых дам по голове, чтобы заполучить их деньги, тебе никто и слова не скажет. И тут нужно пояснить. На самом деле, я выступаю не против обидчиков старушек, а против образованной, искушенной молодежи, считающей наркотики просто чем-то «нехорошим». Что-то я не слышал, чтобы они говорили, выходя из туалета: «О, я только что неплохо подкормил глобальную криминальную сеть, включающую детскую проституцию и международный бандитизм». Ведь это испортило бы вечеринку, правда же?
Употребление наркотиков окружено фантастическим ханжеством. Хотя средний класс считает допустимым – по выходным – курить и нюхать, что душе угодно, при этом проституция, грабежи, убийства, похищения людей и вооруженные нападения находятся вне закона. Но ведь именно их ты и финансируешь, принимая наркотики!
Больше всего меня поражает, что мои друзья, балующиеся наркотиками, никогда не станут пить кофе от неизвестного импортера, но при этом охотно вдохнут порошок, доставленный в страну ценой гибели множества людей. Менеджеры и управленцы, светские и модные персонажи, ведущие свою блистательную жизнь, не хотят замечать «неприятных» аспектов подпольного мира, который так охотно финансируют. И марихуана, и кокаин являются составляющими той же преступной сети, а их покупка – вкладом в нее. Однако как бы меня не возмущало употребление наркотиков, говорить об этом немодно. Хорошо, что мне всегда было плевать на моду. В качестве доказательства могу предъявить фиолетовую рубашку в «огурцы» и галстук в тон.
Декабрь
Значительная часть моей жизни уходит на поиски снимков в отделении радиологии. За прошедшие пару месяцев эта процедура стала для меня, в каком-то смысле, психологической разгрузкой, в контрасте с исключительной непредсказуемостью медицины в целом. Отделение радиологии превратилось в убежище от больничных перипетий, и я даже привык к доктору Палаши, раньше внушавшему мне такой страх.