Бой завязался вязкий, почти слепой, когда очереди с двух сторон раздавались не по человеческому контуру, а только по вспышкам автоматных стволов, которые благодаря пламегасителям на стволах были и так почти не видны, а тем более в такой густой снегопад. И в этих условиях боевики проигрывали, потому что оружие имели большей частью старое, не имеющее пламегасителей. Еще бы минут пятнадцать-двадцать такого боя, и можно было бы спокойно идти на прорыв, будучи уверенным, что противник понес значительные потери и будет не в состоянии удержаться на склоне.
Но эмир Арсамаков и в этой ситуации, как оказалось, проявил хладнокровие. Несмотря на потери во встречном бою, он не запросил помощи у своих людей на противоположном склоне, а отправил их в обход, в тыл спецназовцам. Подполковник Семиверстов такое решение эмира предвидел, но выставить сзади сильное охранение возможности не было. Когда за спинами спецназовцев раздались звуки активной автоматной стрельбы и три выстрела из подствольных гранатометов, Сергей Палыч понял, что положение взвода становится угрожающим. Вверх по склону не подняться – скалы, спускаться на дно ущелья – подставлять себя под расстрел сверху, хотя плохая видимость давала возможность уйти здесь, пусть и с потерями. Спереди залегли боевики, сзади напирают боевики. Что выбрать?
Подполковник выбрал прорыв, который планировал и раньше. Но для этого он дал короткий инструктаж бойцам и предупредил старшего лейтенанта Воронцова, чтобы не оставить прикрытие на месте боя. Хорошо, что хотя бы на такой дистанции переговорное устройство работало. Воронцов, сделав вместе с бойцами еще по одному выстрелу из «подствольника», быстро отступил и присоединился к взводу. А здесь атаке предшествовал мощный навесной залп тех же подствольных гранатометов. Пусть бандиты и залегли, но такой залп наверняка должен был заставить всех вжать голову в плечи. И это давало спецназовцам хотя бы десяток секунд растерянности противника, а за этот десяток секунд предстояло преодолеть как можно большее пространство.
Рывок был мощным и удачным. Бой перешел в кинжальную фазу, где успех определяется стремлением к цели, решительностью и умением выполнять единую команду. А это лучше умели, конечно, тренированные солдаты. Ряды боевиков были не просто смяты, а расстреляны на бегу.
Прорыв удался. Подполковник Семиверстов обернулся только тогда, когда, казалось, все было закончено. И в это время вдруг подкосились ноги. Сергей Палыч сначала даже не понял, что произошло, но боль пришла быстро, и он, уже лежа на снегу, видел, как на снег стекает кровь с обеих ног. А рядом уже не оказалось никого из своих, но из белой темноты снежной ночи приближались стреляющие в спину уходящим солдатам огненные стволы бандитов.
Подполковник даже не подумал о своей участи. Он не подумал, что его вот-вот могут застрелить, не подумал, что могут захватить в плен. В голове было только одно: бежать невозможно, значит, необходимо прикрывать тех, кто бежать может. Он поднял автомат и короткими очередями гасил одну за другой огненные вспышки в снежной стене ночи… И так до тех пор, пока что-то не ударило его в плечо и не заставило уронить голову в тот же снег, который валил не переставая и уже через несколько минут навалил сугроб на голову подполковника…
Сознание вернулось к Сергею Палычу вместе со звуками боя. И вернулось сразу ясное, с полным осознанием всего, что произошло. Бойцы его взвода вышли из боя. Естественно, не без потерь. Вышли, но сразу хватились, что потеряли командира батальона. В такой снегопад легко кого-то потерять даже днем, а уж про ночь и говорить не стоит. И старший лейтенант Воронцов, снова приняв командование своим взводом, приказал вернуться. Вернулись и ударили по остаткам банды эмира Габиса Арсамакова. Вполне вероятно, что старший лейтенант Воронцов сумел связаться с каким-то из других взводов роты, может быть, даже встретился, потому что все взводы наверняка шли к месту, с которого раздавались звуки боя. И совместными силами спецназовцы вот-вот собьют со склона бандитов.
Подполковник лежал, как упал, и был уже частично засыпан снегом, но все при этом осознавал, потому не шевелился, хотя пошевелиться хотелось, чтобы понять, насколько опасно его ранение.