Доверься мне

— Да, но кто хочет смотреть на звёзды ночью в одиночестве? — Встав, я перекинул сумку через плечо и начал спускаться. — Так или иначе, я знаю прекрасное место, куда мы можем отправиться выполнять задание. Пойдем в субботу, так как у меня в пятницу дела.

Отстойные, чертовски раздражающие планы на пятницу.

— Постой. — Она поспешила за мной. — Нет.

— У тебя есть планы на субботу? — Подождите. Что она может делать в субботу ночью. Я не могу пропустить в пятницу, но… — Ладно, тогда, возможно…

— Нет, у меня нет планов на субботу, но мы не обязаны быть партнёрами. Я справлюсь сама. — Я остановился напротив дверей, не уверен, что правильно расслышал. — С чего бы это тебе хотеть выполнять все задания… И если посмотреть на предмет в общих чертах, то станет понятно, что для одного, это слишком… Всё самой?

Она сделала шаг назад. — Ну, на самом деле мне не очень-то хочется, но ты не обязан быть моим напарником. Я имею в виду, ты мне ничего не должен.

— Не понимаю о чем ты. — Я честно, серьезно, на все 100 % не понимал, о чем она говорит.

— Я хочу сказать, что… — она замолчала, снова нахмурив брови. — Почему ты так мил ко мне?

С губ чуть не сорвалось «что за хрень». — Ты это серьезно? Пироженка посмотрела на меня пристально. — Да.

Я уставился на неё и ждал, пока она скажет, что пошутила, но этого не произошло. В груди появился комок, образовавшийся из ниоткуда. Внезапно мне стало болезненно очевидно, и я имею в виду именно болезненно. Пироженка была не просто чудной, она определенно была одиночкой, и я не знаю, почему это меня задело. Так не должно было быть. Я едва знал девчонку и поддерживать с ней разговор было настолько же легко, как разминировать бомбу одними зубами, но меня это не волновало.

И снова синдром аутсайдера.

Я сделал глубокий вдох. — Ладно, полагаю, я просто милый парень. Совершенно очевидно, ты новенькая… первокурсница. В понедельник ты была немного не в себе, а затем убежала, даже не смогла зайти в аудиторию, а я…

— Не надо мне твоей жалости. — Выпалила она пронзительно.

Я нахмурился от такого тона. — Я не жалею тебя, Эйвери. Просто сказал, что ты была немного не в себе в понедельник, и подумал, что мы просто будем партнёрами.

В её чертах промелькнуло сомнение.

— Вижу, ты мне не веришь. Может это из-за печенья. Ты отказалась попробовать печенье прошлой ночью, и, честно, я собирался съесть и другое, но ты выглядела такой уставшей, что я предположил, что ты в нём больше нуждаешься.

Что, скорее всего, было ложью. Существовала большая вероятность, что я принёс две печеньки, потому что Пироженка могла объявиться. Но, опять же, я могу и ошибаться.

Она смотрела на меня, словно пытаясь собрать мозаику, и честно говоря, я не был настолько сложной личностью.

— И ты симпатичная, — добавил я.

Она моргнула. — Что?

Я попытался скрыть восхищение, но мне не удалось, я развернулся и открыл дверь, провожая её в коридор. — Не говори, что не знаешь, что ты симпатичная. Если это так, то я близок к потере веры в мужской пол. Ты бы не хотела быть за это в ответе.

— Я знаю, что симпатичная… То есть, это не то, что я имела в виду. — Она замолчала, простонав. — Я не считаю себя уродиной. Вот, что…

— Хорошо. Теперь мы это прояснили, — Я потянул ее за сумку, ведя к лестнице. — Будь внимательна с дверью. Она может быть коварной.

— Как ко всему этому относится комментарий о симпатичности?

— Ты спросила, почему я так мил к тебе. Это взаимовыгодно.

Пироженка остановилась позади меня. — Ты мил со мной, потому что думаешь, что я симпатичная?

— И потому что у тебя карие глаза. Я балдею от больших карих глаз, — я засмеялся. — Я поверхностный, поверхностный парень. То, что ты симпатичная помогает. Это пробуждает во мне милого парня. Заставляет делиться с тобой печеньками.

— Так, если бы я была уродиной, ты бы не был мил со мной?

Я повернулся к ней лицом. — Даже если бы ты была уродиной, я все равно был бы любезен с тобой.

Улыбаясь, я опустил подбородок, сокращая расстояние между нашими губами. — Я просто бы не предлагал тебе печеньки.

Она сложила руки на груди. — У меня закрадывается сомнение, что под словом «печеньки» подразумевается что-то другое.

— Может так и есть, — Я снова потянул за её сумку и опустился на одну ступеньку. — Просто подумай об этом. Если печенье — это кодовое слово, чтобы оно ни символизировало, это было у тебя во рту, милая.

Какое-то время она пристально смотрела на меня, а потом засмеялась. Звук был такой неискушенный и с хрипотцой, словно она редко смеялась, от чего у меня в груди образовался ком. — Ты правда…

— Обалденный? Замечательный? — Мне снова захотелось услышать её смех. — Изумительный?

— Я бы сказала чудной.

— Чёрт, если бы у меня были чувства, то они были бы серьезно задеты.

Она усмехнулась, и это означало, что мы снова близки к улыбке. — Полагаю, это хорошо, что у тебя нет чувств, правда?

— Думаю, да, — я спрыгнул на лестничную площадку. — Тебе лучше поспешить, а то опоздаешь на следующую пару.