Доверься мне

Утром меня будит чей-то крик. Я подскакиваю в кровати, понимая, что этот крик мне не приснился. По дому слышны шаги, беготня и какая-то возня.

Беспокойство в раз охватывает меня, чувствую, что случилось что-то плохое. Натягиваю домашний халат и выбегаю из комнаты. Крик повторяется, и я бегу на него, как на маяк. Добегаю до спальни папы. Не сразу понимаю, что не так с картиной, которая открывается моему взору, но, когда приходит осознание, я сползаю по стеночке, не в силах проронить и слова.

Отец лежит на постели, широко расставив руки, а мачеха склонилась над ним и громко уродливо рыдает. Она не стесняется слуг, которые прибежали на ее вопль, как и я, рыдает, не скрывая эмоций.

Отчего-то первая мысль, которая приходит в голову, о том, как она сейчас уродливо выглядит. И только потом приходит понимание, что папа не дышит. Его глаза открыты и в них нет жизни. Я, словно в замедленной съемке какого-то страшного кино, наблюдаю за суетой вокруг, а потом, как в тумане, вижу мужчину во врачебном халате, который склонился над отцом и проверяет пульс. Он что-то говорит моей мачехе, но я не слышу его.

Я и так знаю, что случилось непоправимое. Папы больше нет. Его с нами не было уже тогда, когда я услышала истошный вопль Насти. И все, что происходит вокруг, – врачи, полиция… вся эта суета… Это лишь декорации к этому ужасному факту.

Папы больше нет.

Он больше никогда не станет отчитывать меня за непослушание.

Никогда он не войдет в мою комнату, чтобы пожелать спокойной ночи.

Его больше нет.

Словно в тумане, смотрю, как его тело выносят на носилках. Отчего-то мне не хочется бежать за этими людьми с истошными воплями. Хочется закричать. Громко, дико. Но я сдерживаю себя. И этот вопль так и оседает в горле комом, который я не могу проглотить.

На трясущихся ногах плетусь назад в свою комнату и падаю на кровать. Мне так больно и страшно, но отчего-то слез нет. Это ощущается как удар, который слишком внезапный и ужасный, чтобы я могла принять его. Теперь у меня никого не осталось.

Но осознание этого факта не вызывает слез, оно рвет душу на части. Хочется выть и стонать, но на деле я лежу безвольной куклой в постели. И только через какое-то время с трудом мне удается подобрать к груди колени и повернуться на бок, свернувшись калачиком.

Я не помню, как умерла мама. Была слишком маленькой, чтобы запомнить. Но отсутствие рядом материнского тепла ощущала всегда, сколько помню себя.

Вспомнила, как папа отчитывал меня за то, что поздно вернулась после вечеринки. И подумала о том, что больше никогда он меня за это не станет ругать. И от этой мысли слезы брызнули из глаз. Почему-то именно это воспоминание стало толчком к выплеску эмоций. Сейчас я осознала, что так он проявлял свою заботу, потому что любил. А ведь раньше я не ценила этого, считая его заботу чем-то обыденным. И вот теперь, когда его не стало, мысль, что больше некому обо мне позаботиться, отозвалась болью потери.

Я накрылась одеялом с головой, стараясь отгородиться от ужасных новостей. Словно в домике, я по-детски наивно представляла себе, что весь этот кошмар мне просто приснился. Но реальность от этого не менялась. Зарывшись лицом в подушку, я горько заплакала, вымещая в нее всю боль и отчаяние.

* * *

Прошел год

– Не смей закрываться от меня, мерзавка,– кричит Анастасия в мою дверь, с силой ударяя по ней кулаком.

С тех пор, как умер отец, и моя мачеха стала владелицей всего, что у него было, она относилась ко мне как к балласту, при каждом удобном случае подчеркивая то, как ей непросто заботиться обо мне. Она решает за меня абсолютно все – что мне делать, какие книги читать, чем увлекаться… Я уже не говорю о встречах с парнями. Все, что касается мужского пола, под запретом для меня. Она контролирует каждый мой шаг и даже дошла до того, что пару раз взламывала мои странички в соцсетях.

Меня бесит это ее отношение ко мне, и терпеть это всю жизнь я не намерена. Да и не станет она заботиться обо мне так долго. По условиям папиного завещания она обязана это делать только до достижения мной двадцати шести лет. А значит, к этой дате я должна получить образование, и научиться зарабатывать на жизнь.

Но пока этого не произошло, наши стычки с Анастасией стали практически ежедневными. И каждый раз все заканчивалось моим побегом в мою комнату, а она все стояла под дверью, продолжая барабанить и выкрикивать оскорбления в мой адрес.

Вот и сейчас она ворчит под дверью, все сильнее стучась в нее. И я надеюсь только на то, что замок в двери окажется сильнее ее гнева.

Шумно выдыхая и стараясь не замечать крики за моей дверью, я присаживаюсь на кровать. Смотрю на фотографии, которые стоят в рамках на тумбе рядом. В одной рамке фото мамы, в другой – отца. Надеюсь, что теперь они вместе и счастливы. Смахиваю непрошеную слезинку, и подавляю в себе рыдания. В такие минуты мне кажется, что хуже, чем сейчас, ничего быть не может. Но тут же говорю себе. Что это малодушие, а дочь Михаила Захарова не может себе позволить быть малодушной. Папа всегда умел справляться с любыми трудностями, а значит, и я смогу.