Дот

Наводчик гаубичной батареи оказался мастером: уже через несколько минут тяжелый снаряд, трехпудовый поросенок, вырвал из земли второй бронеколпак, да так, что он бабочкой отлетел на несколько метров, а потом еще столько же прокатился вниз по склону. Третий бронеколпак прямым попаданием то ли разорвало на куски, то ли вмяло в землю, — трудно сказать; даже бинокль не помог разобраться, что там случилось. От этих успехов настроение солдат улучшилось, чем майор Ортнер воспользовался — и немедленно бросил их в атаку. Теперь гаубицы пахали пространство перед дотом. Снаряды поднимали огромные пласты земли, на какие-то мгновения они повисали в воздухе, издали похожие на горбушку черного украинского хлеба, затем горбушка неохотно разваливалась, рассыпалась в пыль, и коричневыми космами летела к земле, откуда навстречу уже взбухал очередной пласт. Невозможно было представить, что там уцелеет что-то живое. Когда солдаты поднялись уже до середины склона, батарея сменила фугасы на дымовые снаряды. Как вам, господа красноармейцы, такой surprise? — майор Ортнер даже улыбнулся, вернее, его улыбка попыталась всплыть изнутри, но застряла, выглянула только краем, и потому получилась кособокой, углом рта. — Вот уж чего вы никак не могли предвидеть!.. Не успевшее осесть облако пыли легло на дым, и, как издали казалось, затвердело, а потом из-под этой корки вниз по склону покатили спасительные для солдат белые клубы. Откуда только силы взялись! — солдаты снова побежали, преодолели контрэскарп, вбежали в дым… Смотреть стало не на что. Майор Ортнер закрыл глаза и слушал такие сладостные звуки ближнего боя: беспорядочную стрельбу, приглушенное дымом буханье ручных гранат. Если бы майор Ортнер имел навык молиться… Вообще-то в детстве его учили молиться, но сейчас он забыл, что есть такой удобный способ послабления нестерпимого напряжения души. Какое счастье, что нет ветра! — шептал он, бездумно повторяя эту фразу снова и снова. Очевидно, для такого случая сгодились бы любые слова. Эти — помогли. Заполнили пустоту остановившегося времени. Какое счастье, что нет ветра!.. Бой погас так же вдруг, как и вспыхнул. Майор Ортнер открыл глаза и увидал неясные фигуры своих солдат. Они возникали из редеющего дыма, издали казалось — едва шли, потому что все силы оставили там, возле дота. Или они так и не добрались до дота?… Солдат было не много. Они то и дело оглядывались назад; должно быть, вблизи там что-то все же можно было разглядеть. Последними проявились две группы по трое — вели раненых… Но все-таки им удалось добраться до врага и вступить с ним в бой, — сами по себе шептали губы майора Ортнера, — все-таки смогли… молодцы… После, когда моя душа сможет, я обязательно их похвалю… поблагодарю… поблагодарю каждого…

Он ушел по траншее в овражек, подальше, чтобы никого не видеть. Если бы можно было, он бы так шел и шел, ходьбой, единственно доступным ему сейчас способом, пытаясь перемолоть, нет — стереть… и это тоже не то… попросту говоря — справиться с отчаянием, которое вдруг родилось в его душе и росло, росло, уже заливало его всего, топило в своей мерзкой трясине, одни глаза еще видели свет… Он никогда не знал отчаяния — разум, школа логики, демагогическая сноровка были его защитой. Против отчаяния у него не было иммунитета. Если б ему сказали, что он способен так упасть… Нет! нет! — ведь он себя знал, и никогда бы не поверил, что такое возможно. Но вот случилось — и оказалось, что ему не на что опереться, нечего противопоставить. Да что это со мной? — думал он. — Ведь я же знаю! — все обойдется. Как-то сладится. Как-то будет. Как бы дело ни повернулось — мне не дадут пропасть. Поддержат. Выведут из-под удара. Я знаю, что подо мной — твердь. Вот что — главное. Только это. А все остальное, то, во что я попал… Господи, Иоахим, да не пускай ты это в душу! смотри на это со стороны! Посуди трезво: что особенного случилось? Враг отбил твою атаку. Ну и что? Эка невидаль! — ведь ты уже вторые сутки атакуешь, ни разу у тебя не возникало ощущения, что вот сейчас получится, — и как-то до сих пор ты ни разу по этому поводу не переживал…

Аргументы не помогали.

Оказалось, что энергия и арсенал рассудка — ничтожны перед непроизвольным движением души.