Дот

Отец Варфоломей знал причину. Отчего же спросил? Перед ним был подросток с трудной судьбой; эта судьба деформировала его характер. Не изуродовала; к счастью — об этом и речи не было. Возможно, кто-нибудь нашел бы характер Сани весьма привлекательным — таким он был мягким, пластичным. Ни одного острого угла. Готовность уступить, приспособиться. Отец Варфоломей видел: если бы Саня развивался естественно — из этого материала получился бы иной человек, но судьба влила этот материал в свою жесткую форму. Вот так африканские женщины диких племен с помощью специальных приспособлений делают свои шеи непомерно длинными (если хочешь быть красивой — приходится страдать), средневековые японки умудрялись задержать развитие своих ступней — они оставались маленькими, как у девочек, а европейские дамы так затягивались в корсажи (талия должна была быть осиной), что никакая медицина не могла им помочь.

На что рассчитывал отец Варфоломей? Сломать форму, предложенную судьбой, он не мог. Такие вещи не делаются со стороны. Разве что если сама судьба сломает ее. Но может быть он надеялся создать в Саниной душе процесс, который разорвет колодки и позволит душе обрести естественную для нее форму? Ведь этот подросток — не подозревая о том — еще ни одного дня не знал свободы…

Есть версия и попроще. Возможно, отец Варфоломей хотел поставить перед Саней зеркало. Мол: если Саня осознает различие между тем, каков он есть и каким может быть, каким должен быть… Но это уже расчет на разум, что не похоже на отца Варфоломея. Происходящее в душе — таинство; оно изначально непостижимо (возможно, душа имеет ту же природу, что и плазма, иногда думал отец Варфоломей); а разум тайну не приемлет. Разум тут же начинает анализировать, а это, по сути, та же вивисекция, которая заканчивается смертью упомянутой выше лягушки.

Ну а что же Саня?

«…чем она тебе полюбилась?»

Как ни странно… (а почему «странно»? — парнишка естественный, не испорченный привычкой к самоанализу; привычкой, которая подгоняет человека под общий знаменатель; прожив четырнадцать лет, он умудрился остаться самим собой — и слава Богу!) Саня ни разу не думал, что именно ему нравится в «Трех мушкетерах». Так же, как не думал, чем ему нравится джеклондоновский Смок Беллью. Ну не думал он об этом! — как не думал, почему он любит мать и почему ему нравится дышать. И потому он лишь пожал плечами.

— Ты бы хотел стать таким, как д’Артаньян?

Вот этот вопрос был простой. Все так ясно, что ответ, опережая мысль, срывается сам:

— Нет.

Это не отказ от разговора. Мнение — и только. Отвел шпагу — и ждет следующей атаки.

Отец Варфоломей терпелив и осторожен.

— В твоем возрасте, Саня, естественно искать образец, идти за лидером. Ничего в этом зазорного нет. И д’Артаньян — очень неплохой выбор. Может быть — ты этого не осознаешь?.. Но вот тебе понадобилась поддержка… или — свериться с эталоном…

Разговаривая, отец Варфоломей никогда не глядел в сторону, всегда — только в глаза, но его взгляд при этом был легким, как нежное прикосновение. Он заглядывал в душу собеседника, однако не для того, чтобы разглядеть, разобраться, получить ответ; именно так: не для того, чтобы что-то получить. Напротив: неким образом он что-то отдавал, делился. Возможно — любовью. Отец Варфоломей был начисто лишен любопытства (которое поэт назвал скальпелем агрессивного разума), но он не знал и равнодушия: его души хватало на все, что он делал. Естественно, всего этого Саня не осознавал, но сердце ему подсказывало, что истина — где-то возле этого человека.

Слово «эталон» Саня слышал впервые, но по смыслу догадался, о чем идет речь.

— Не знаю… — сказал он. — Я никогда не хотел быть таким, как кто-то… — Саня все-таки оглянулся в прошлое, спокойно встретил взгляд отца Варфоломея (опять отвел шпагу), и повторил: — Никогда. Ни разу.

Это была неправда. Если б у Сани был выбор, он хотел бы стать таким, как отец Варфоломей. Не обязательно священником — хотя можно и священником. Но таким человеком, как отец Варфоломей. Не имело значения, что Саня о нем почти ничего не знал. Опять тот же пример: разве мы знаем, почему любим мать? Мы об этом не задумываемся (и правильно делаем — поэтому лягушечка живет). Есть ситуации, в которых нужно просто довериться душе. Рядом с таким соседом, как разум, душе и без того живется не сладко, поэтому грузить на нее сомнения — значит собственными руками создавать вокруг себя мертвое поле одиночества.

— Так не бывает, — мягко сказал отец Варфоломей. — Господь устроил так, что человек с первого — и до последнего дня жизни идет за кем-то. Сперва за одним, потом за другим, за третьим… — Он подумал — и добавил: — И человек, и народы. Всем нужен Моисей… Человеку свойственно обольщаться на свой счет, но истина проста: самостоятельно никто из нас не сможет выйти из пустыни. Щенок всем своим поведением подражает вожаку стаи, а если попадает в человеческую семью, где нет собак, начинает подражать хозяину в каждой мелочи: и взглядом, и походкой, и нравом. Каждый из нас — это тот же щенок…