Достойный жених. Книга 1

Между внутренним входом и рекой раскинулся знаменитый сад и небольшой, но изысканный дворец. Сад был шедевром не только ботаники, но и геометрии. Маловероятно, что растущие здесь нынче цветы, помимо жасмина и темно-красных благоухающих индийских роз, были теми же, ради которых разбили этот сад более двух веков тому. Те немногие цветы, что остались, теперь выглядели изможденными ежедневной жарой. Но ухоженные, хорошо политые лужайки, большие тенистые нимовые деревья, симметрично расположенные по всей территории, и узкие полосы песчаника, разделяющие клумбы и лужайки на восьмиугольники и квадраты, создавали островок спокойствия в суетном и многолюдном городе. Самым красивым был маленький, правильной формы дворец наслаждений навабов Брахмпура, расположенный в самом центре внутреннего сада. Филигранная беломраморная шкатулка для драгоценностей, совмещающая в равной степени сумасбродное распутство и архитектурную сдержанность.

Во времена навабов по территории бродили павлины, чьи хриплые голоса порой вступали в спор с музыкальными развлечениями возлежавших и клонящихся к закату властителей – плясками танцовщиц, более серьезными выступлениями придворного исполнителя хаяла[126], поэтическими баталиями, новой газелью поэта Маста.

Воспоминания о Масте воскресили в мыслях Мана чудесный прошлый вечер. Четкие линии газелей, мягкие черты лица Саиды-бай, ее подшучивания, которые теперь казались Ману одновременно игривыми и нежными, то, как она натягивала сари на голову, когда оно грозило соскользнуть, особое внимание, которое она уделяла Ману. Все это всплывало в памяти, когда он бродил внизу по парапету, погруженный в мысли, весьма далекие от самоубийства. Речной ветерок был приятным и освежающим, и Ман ощутил, что события подстегивают его, воодушевляют. Он поразмыслил, а не зайти ли ему вечером к Саиде-бай, и почувствовал внезапный прилив оптимизма.

Бескрайнее красное небо накрыло лоснящуюся блеском Гангу пылающей чашей. На дальнем берегу тянулись бескрайние пески.

Глядя на эту реку, он вдруг припомнил предсказание, которое услышал от матери своей будущей невесты. Она, благочестивая женщина, была уверена, что к фестивалю Ганга Душера[127] покорная река начнет подниматься и в тот же день накроет ступени вдоль гхатов ее родного Варанаси. Ман подумал о своей невесте и ее семье и, как обычно в таких случаях, погрузился в уныние из-за помолвки. Отец выполнял свою давнюю угрозу женить его, и теперь помолвка стала зловещим фактом его жизни. Рано или поздно ему придется жениться. Он не испытывал привязанности к своей невесте, ведь они практически не виделись – только кратко, в присутствии членов семейств, и думать о ней ему не хотелось вовсе. Юноша с куда большим удовольствием думал о Самии, которая сейчас была в Пакистане со своей семьей, но хотела вернуться в Брахмпур, только чтобы навестить Мана, или о Сарле, дочери бывшего генерального инспектора полиции, или о любом из своих прошлых увлечений. Новое, недавно разгоревшееся пламя, каким бы ярким оно ни было, не могло затушить прежние костры в сердце Мана. И почти каждый из них он по-прежнему вспоминал с теплом и нежностью, пульсирующими в крови.

2.9

Уже затемно Ман вернулся в переполненный город. Он опять засомневался, стоит ли ему попытать счастья у Саиды-бай. За несколько минут он добрался до Мисри-Манди. Несмотря на воскресенье, тут явно был не выходной. На обувном рынке царили сутолока, свет и шум. Магазин Кедарната Тандона был открыт, как и все остальные магазины в галерее – известной как «Обувной рынок Брахмпура», – расположенные неподалеку от главной улицы. Так называемые «корзиночники» носились как угорелые от магазина к магазину с корзинами на головах, предлагая оптовым скупщикам свои товары – обувь, изготовленную ими и их семьями в течение дня, которую им необходимо было продать, чтобы купить еду, кожу и другие материалы для работы на день грядущий. Эти сапожники, в большинстве члены касты неприкасаемых[128] джатавов[129], или мусульмане из низших сословий, многие из которых остались в Брахмпуре после Раздела, были измождены и плохо одеты, и лица у многих были совершенно отчаявшиеся. Магазины располагались выше мостовой примерно на три фута, чтобы корзиночники могли ставить свою ношу на край покрытого холстиной пола для осмотра возможными покупателями. Кедарнат, например, мог взять пару обуви из корзины, представленной ему на осмотр. Если он забракует корзину, торговцу придется бежать к следующему оптовику или же к кому-то из другой галереи. Или Кедарнат мог предложить более низкую цену, которую сапожник принял бы или нет. Или же Кедарнат мог бы сэкономить свои средства, предложив сапожнику ту же цену, но меньше наличных, восполнив остаток кредитной распиской, которая будет принята дисконтным агентом или продавцом сырья. Даже после того, как обувь была продана, оставалась необходимость закупить материалы на следующий день, и корзиночников фактически вынуждали сбывать товар хоть кому-нибудь до позднего вечера, пусть даже на невыгодных условиях.