Опять кивок и дюжие эсэсовцы грубо посрывали с «гостей» верхнюю одежду, оставив только в военных френчах и гражданских костюмах, и развернули их к Гейдриху и Канарису, которые уже стояли рядом и с некоторым интересом наблюдали, как на лицах этого отребья стало проявляться понимание и осознание всего происходящего.
На улицах Лемберга и на площади перед ратушей немного поменялась обстановка: пулеметы уже почти замолкли, но звук четких щелчков винтовочных и пистолетных выстрелов, слившихся почти в непрерывный шум, медленно приближался, и это дополняло картину отчаянных криков, воя и стонов и топота мечущихся в панике людей. То, что все сторонники ОУН до этого были обезоружены, говорило о том, что стрельбу ведут только загонщики, и они медленно и методично приближаются, сгоняя толпу к площади перед центральной ратушей Лемберга.
Опять кивок, гортанная команда и хлопнулапассажирская дверь второго грузовика, и к Гейдриху высокий широкоплечий эсэсовец из личной охраны подвел среднего роста пожилого мужчину, с умными глазами, в глубине которых прятался животный страх. Его выделял волевой подбородок и особая посадка головы, которая сразу выдавала старшего офицера, даже в мундире простого обер-лейтенанта Вермахта. Мазнув взглядом по стоящим с закинутыми за голову руками «гостями», и быстро оценив обстановку, он стал по стойке «смирно», отдал воинскую честь, как это было принято в Австро-Венгерской, где он во время Великой войны командовал сотней сечевых стрельцов.
На холеном лице Гейдриха промелькнула легкая, чуть презрительная улыбка и он повернулся к Канарису, который был лично знаком с пришедшим, чтоб тот продолжил разговор.
— Здравствуйте, герр Мельник.
— Здравствуйте герр адмирал, — щелкнув каблуками и чуть наклонив голову, ответил на немецком Андрей Афанасьевич Мельник, руководитель Провода ОУН (М), по общему счету уже существенно проигрывающий войну своему идейному противнику по движению украинских националистов, по-звериному хитрому, жесткому и беспринципному Степану Бандере.
— Герр Мельник, мы выполнили свою часть договоренности и собрали здесь практически всех ваших идейных противников, тем более списки «приглашенных»…
Адмирал сделал небольшую паузу, чтоб слушающие «гости» прониклись моментом.
— … согласовывались лично с вами и с вашими доверенными людьми.
— Да, герр адмирал.
— Ну, тогда, заканчивайте работу, а наши гости…
Он кивнул в сторону стоящих на коленях, держащих руки за головой, уже фактически бывших руководителей ОУН(б).
— …побудут зрителями. Думаю, им будет очень интересно посмотреть, чем все закончится.
Опять гортанная команда и из кузова второго грузовика стали выпрыгивать разношерстно одетые люди, отличительной чертой которых были ярко синие повязки на руках. Ну и с оружием все было не так уж и просто. У нескольких были револьверы в кобурах, но те было четко предупреждены, что даже за попытку прикоснуться к огнестрельному оружию в присутствии высокопоставленных охраняемых лиц, последует немедленная ликвидация. Остальные, кстати одетые как простые селяне, были в основном вооружены палками с шипами, оббитые железом дубинки, молотки на длинных ручках. И никто тут даже не строил иллюзий, для чего будут использоваться эти инструменты. По мере того как они высаживались из второго грузовика, охрана Гейдриха быстро выстроилась строем, как-бы прикрывая начальника от новых людей, причем они умудрились создать что-то вроде эстафеты и пинками и подзатыльниками быстро погнали по одному собравшийся сброд в сторону улицы. Опять все деловито и продумано.
— За мной! — коротко и жестко скомандовал Мельник с превосходством посмотрев на стоящих на коленях идейных врагов, остановив свой взгляд на Бандере и особенно на Лебеде, главе службы безопасности, человеке который устроил настоящую охоту за Мельником и его сподвижниками. Чуть заметно хмыкнув, позволив себе такую маленькую месть, он и его люди торопливо, стараясь не смотреть в глаза немецким охранникам, быстро просочились через внешнее оцепление. Рядовые бойцы, специально подобранные для этой акции тут же, позабыв все человеческое, включились в общую мясорубку, убивая безоружных и через пару минут рыча как звери, заляпанные кровью, они даже не вспоминали про недавние унижения.
У наблюдавшего за происходящим Гейдриха опять проскочила презрительная улыбка на породистом лице. Стараясь перекричать шум выстрелов, крики, вой умирающих, раздающиеся с улицы, рейхсфюрер философски констатировал, обратившись к Канарису:
— Вы были правы, адмирал, это отребье…