Достойная вечность по разумной цене

Я так размечтался, что не сразу заметил: лезвие слетело с косовища и воткнулось в пол. Я тупо уставился на бесполезную деревяшку. Вот и повоевали.

За дверью послышались шаги, потом начальственный голос недовольно спросил:

– Н-ну?

– Он тут, – виновато отвечал голос Арлекины, – и вот…

– Так. И он – это точно не он?

– Точно не он! Он не послушался зова, понимаете? Никто не может сопротивляться, если уж его час настал!..

– Так, – строго прервал начальственный голос. – Ты понимаешь, чем это может закончиться?

Арлекина что-то мямлила, храбрилась, снова мямлила, цитировала какие-то параграфы из должностных инструкций, пункты, подпункты… и вообще она ни при чём, она просто чёрная метка, кому её всучили, тому и… у кого она, того она и…

– Значит так, – процедил голос. – То, что случилось – это трибунал и расстрел. Исправляй, пока до Самого не дошло. А как ты это сделаешь, меня не волнует. Всё, выметайтесь – оба!

В следующий момент я ощутил мощнейший пинок под зад; купе, вагон и вообще всё вокруг куда-то пропало; а я с размаху впечатался во что-то белое, как снег, и твёрдое, как чёртов кирпич!

Бумага, с удивлением понял я. Это был огромный, во все стороны света лист белой писчей бумаги – размером с целый мир. И ничего больше: ни перспективы, ни верха или низа. Просто лист.

Арлекина сидела там же рядом, охала и растирала задницу. Что-то мне подсказало, что её эвакуировали из поезда ровно тем же способом. С помощью ноги.

– Разжалована, – горестно констатировала Арлекина. – Снова уязвима – бедная моя жопа! – и смертная.

– Уй, какая жаль, мадам!

– А ты бы тут не особо! Знаешь, что с тобой теперь будет?

– Не знаю, – насторожился я. – А что?

Она пожала плечами и достала из-под куртки плоскую серебряную фляжку.

– Вот и я не знаю. Вариантов, знаешь ли, великое множество, – выверенным щелчком ногтя она отвинтила крышечку и приложилась к содержимому. – КХ! КХ! Строго говоря, ты здесь – как частица антиматерии. Нельзя тебе тут быть. Либо ты, либо мы.

– Что – либо я, либо вы?

– Либо ты, – Арлекина снова запрокинула голову, – либо ты уже сдохнешь до конца и аннигилируешься, либо всё тут вокруг.

– Не очень-то густо, – сказал я, окинув взглядом это самое вокруг. – А ещё есть варианты? Без взаимных аннигиляций?

– Типа что ты проснёшься и посчитаешь всё это дурным сном? Ну да, почему бы и нет. Или что я проснусь, а ты окажешься просто моим сном, – она встала, встряхнулась и махнула рукой куда-то на север (так мне показалось, хотя почему?). – Пошли. Повезёт – засветло доберёмся.

– Докуда?

– До Цыгана, – ответила Арлекина. – Который смерть перехитрил.

– И чё он тут делает, раз перехитрил? – не понял я.

– Бизнес делает, что ж ещё, – буркнула она и помрачнела. – Пускает на постой за большие деньги, – и дальше без переходов:

– Свалился на мою голову, идиот несчастный…

Я пожал плечами и больше не испытывал её терпение. Вообще, настроение у Арлекины менялось по каким-то непонятным для меня законам. То из неё пёрло энтузиазмом и дружелюбием, то уже в следующую минуту она становилась чернее тучи и принималась отчаянно хамить, как если бы я специально наступил на её любимую мозоль.

Часа три мы тупо шли, шаг за шагом переставляли ноги в этом белом пространстве без направления и перспективы. И не было никакой цели, не было смысла, я даже не уверен, что мы вообще хоть куда-то двигались, а не стояли на месте. Время от времени на периферии бокового зрения я видел какой-то город, точнее, контуры города, намеченные на бумаге простым карандашом: дома, проносящиеся машины, редких пешеходов… но стоило только повернуть голову и попытаться рассмотреть эти наброски как следует, как всё исчезало и оставалось только абсолютное белое.

Потом я вдруг понял, что всё просто напрочь занесло снегом, что я просто до сих пор тащусь вдоль Москвы-реки, и это уже на моих бровях никак не хочет таять снег.

– Ты что это? – спросила Таня. – На тебе лица нет!

Я тупо кивнул, выпил залпом целую банку и только потом решился рассказать ей свой сон наяву.

– Так. Выкинь её, – велела Таня. – Выкинь прямо сейчас!

Я достал из кармана фигурку Арлекины. Стоит, небось… Ювелирная же работа. И такая детализация!..

– Жалко выкидывать. Может, лучше завтра пойдём в ломбард сдадим? Сразу с утра и сдадим. А?

– В ломбард? – с сомнением повторила Таня. Было видно, что ей хочется избавиться от Арлекины как можно быстрее.

– Бабок поднимем, – поднажал я. – Бабок-то нам не лишне? Тебе ж до зарплаты ещё две недели!

– Ну не знаю…

– Зато я знаю! Я таких кукол в Охотном ряду видел, они под полтос стоят! Может, у неё и проба где-то есть.

Я включил фонарик на своей древней «Нокии» и обследовал потайные места Арлекины на предмет проб или хотя бы бирок с названием фирмы. Не судите меня строго, как говорится, хмельной ум вполовину трезвого.

– Ладно, – сдалась Таня, устав от спора. – Может, сколько-то и дадут.

На том и порешили.

Когда мы пришли к ней домой, в коммуналку, в комнате соседей было тихо и мертво. Часы показывали пять-тридцать утра. Странно, а в моём сне было без чего-то два, сонно отметил я, проваливаясь в сон.