Достояние павших

Западные склоны Черной Гряды, которая отделяла Ардану от великой равнины, пользовались дурной славой даже среди разбойных диргов. И не потому, что среди ее скал порой встречались странные следопыты или охотники, которые называли себя черными егерями, хотя не имели ничего общего с настоящими черными егерями, что несли дозор с другой стороны хребта. Настоящие черные егеря служили или тэрскому королю или каким-то собственным заповедям, а эти, которых дирги именовали кровавыми, убивали ради собственного необъяснимого удовольствия. Подсекали стрелой матерого оленя и не отрезали от него даже куска мяса. Давили ногами волчат, а их мать, попавшую в капкан, ослепляли и отпускали слепую выть над раздавленными детенышами. А уж что они творили со случайными путниками, не поддавалось описанию, человеческие внутренности, развешанные на деревьях, наводили на самые страшные предположения. Хотя и ходили слухи, что за молодыми невольницами и отлично выделанными чучелами людей к логовам этих промысловиков с далекого запада приходили хорошо охраняемые караваны с золотом и серебром. Одно считалось доподлинным – эти кровавые егеря были способные в одиночку противостоять десятку диргов, а собравшись полудюжиной, рассеять небольшую орду. Только чуть севернее, там, где горы вовсе обращались в каменную сумятицу и взмывали отвесными вершинами в небо, жили люди, которые не боялись кровавых егерей. Их ущелья были перегорожены высокими стенами, и каждый дом напоминал неприступную башню. За теми стенами пасли своих коз и в тех башнях жили лучшие строители Арданы – западные слайбы, по преданиям некогда бывшие погонщиками драконов. Стоило подойти к этим стенам да не отозваться правильно на гортанный оклик на незнакомом языке, град стрел навсегда излечивал от любопытства. Кровавые егеря получали свою порцию стрел и без оклика. Поэтому они туда не ходили.

Нет, все эти обстоятельства были привычными. Они служили причиной опаски, осторожности, но никак не причиной дурной славы. Дурная слава, а также ужас и смертная стынь исходили от старой крепости, что высилась на Корявом плоскогорье. Самые древние диргские старики еще вспоминали рассказы, что передавались их дедами от их дедов, будто бывали времена, когда та самая старая крепость стояла открытой всем ветрам, и только ленивый не бродил по ее казематам и не забирался на четыре огромные башни, что высились среди изрезанного провалами и кручинами каменного месива, окружая центральную мрачную башню, в которой так никто никогда и не отыскал ни входа и ни единой бойницы. Но уже много лет назад над прямой как стрела дорогой к главным воротам крепости начал стелиться сизый дымок. А потом по ней прошел один караван, ведомый странными людьми, одетыми в черное, затем еще один, а вскоре над крепостью, над плоскогорьем, над дорогой, да и над всеми окрестностями сгустился туман. А затем в стойбищах диргов начали пропадать дети, женщины и молодые воины.

Дирги сначала думали на западных слайбов, но они никогда не выбирались из-за своих стен. Кровавые егеря не отказались бы от такой добычи, но в чистое поле не спускались со склонов. Ардам из-под Нечи было за что предъявить счет степным разбойникам, но рабство у них было не в ходу и они не воровали детей, не убивали тайно, а если и шли мстить врагам, то надували щеки и дули во все трубы, что могли найти. После очередной пропажи сразу двух десятков соплеменников дирги собрали большую орду в полтысячи всадников и отправили ее в крепость. Не вернулся ни один. Из десяти посланных лазутчиков обратно приполз единственный, обгоревший ниже пояса чуть ли не до кости. Перед тем как сдохнуть, он прошептал, что дорога к крепости стала липкой от крови, но ни воинов, ни диких имни не было в окрестностях крепости или он их не видел. Магия защищает ее. И его убила магия, потому что не бывает так, чтобы туман сжигал плоть, обугливал ее, не вредя лесу и траве, в которой он, лазутчик, прятался.