Достояние павших

– Да, – ответил Тис и почему-то вспомнил не мать, а отца. Как тот после драки, в которую маленький Тис вступил на случайной стоянке сразу с тремя ровесниками мисканами, умывал его возле ручья, пока Мэтт убежала за какой-то мазью. Или ушла для того, чтобы Глик мог переговорить с Тисом наедине. Именно тогда Глик и сказал Тису кое-что и про подлость, и про то, что никогда нельзя нападать со спины, нападать с обманом, нападать кучей, если, конечно, перед тобой не смертельный враг, который заслуживает уничтожения и ничего больше.

– А тебе? – шмыгнул носом отчего-то невероятно гордый собой Тис, еще бы, он же не испугался троих, которые, конечно, всего лишь кидались в него камешками, но не бросать же в них камни в ответ. – Тебе приходилось участвовать в подлости?

– Нет, – замотал головой Глик. – Никогда. Хотя я и вырос в доме, в котором происходило кое-что пострашнее подлости.

– И ты никогда-никогда-никогда-никогда-никогда… – Тис запнулся, повторяя одно и то же слово, но все же закончил фразу, – никогда не жалел о том, что ты сделал?

– Жалел, – помрачнел Глик. – Однажды я выковал оружие для одного… страшного человека. Стрелу. Не наконечник, а целиком тонкую стальную стрелу. Очень хитрую стрелу. Черную, как ночь. Пожалуй, только я и мог ее сделать. Но заканчивал я эту работу вместе с этим… человеком. Потому что он наполнял ее магией, а я лишь запечатывал ее стальную плоть. Но тех секунд, пока приготовленная начинка парила над наковальней, мне хватило, чтобы почувствовать, что моими руками сотворено такое черное зло, чернее которого я ничего не могу представить. Я не знаю, для кого она предназначалась, но, к счастью, я выковал только одну стрелу.

– И ты ее конечно сломал? – надул губы Тис.

– Нет, – развел руками Глик. – Я не мог этого сделать. Да и этот… человек уничтожил бы меня, а тогда я еще не был готов к смерти.

– А теперь ты готов? – вытаращил глаза Тис.

– Теперь – да, – кивнул Глик. – Ради тебя и твоей мамы. А тогда еще нет. Но после того случая я вскоре ушел из этой кузницы и увел из того места твою маму.

– Вместе со мной? – обрадовался Тис.

– Вместе с тобой, – кивнул Глик. – Хотя ты тогда еще не родился.

Жизнь учеников после этого происшествия как будто не изменилась. Наверное, у каждого из них в их собственном недавнем прошлом случалось такое, что и ужас, возникший в помывочной, и исчезновение Тиса не были чем-то таким, что могло их изменить. Разве только Джай стал демонстративно не замечать Тиса, да Флич косился на него с каким-то подозрением, а Мил по-прежнему проказничал между занятиями, Гайр предсказывал всякие мелочи, которые должны случиться вот-вот, а Брок стал еще больше набирать в трапезной пирожков. Какие-то слухи о происшедшем дошли и до Сионы, она, во всяком случае, даже как-то остановила Тиса и напрямую спросила, не требуется ли тому помощь или защита. Тис посмотрел на нее, вспомнил рыночную площадь Коркры и пробормотал, что однажды она ему уже помогла.

– Когда? – хитро прищурилась Сиона, но Тис только улыбнулся и приложил палец к губам.

В день, когда должна была пройти та самая игра в четыре корзины, о которой шушукались во всех комнатах дома учеников, Джор все-таки пристал к Тису с вопросом, как он собирается ему помочь.

– Я видел тебя, – ответил ему Тис. – Там, куда ты можешь и сам заглянуть. Обычно люди похожи там на собственные тени разве что с отметинами их особых способностей, но ты там… не совсем тень, потому что ты там очень… разветвленный.

– Как дерево? – удивился Джор.

– Как дерево, как водопад, как цветок, как пчелиный улей, разлетающийся в разные стороны, – объяснил Тис. – И ты как будто растерзан. Словно после урагана. К тому же боль, от которой ты меня ограждаешь, не исчезает вовсе. Она копится. Повисает каплями на твоих… волокнах и застывает. Я не знаю, что это означает, не могу определить природу твоей силы, возможно она в том, что ты очень чувствителен и для тебя не существует пределов, но у меня была очень мудрая мама. И она не только оставила мне ключи. Все то недолгое время, что она была рядом, она учила меня, хотя ей было непросто. Нас преследовали. Мне всегда приходилось прятаться, никто не должен был знать, где я. Даже о том, что я просто есть. Так что часть детства у меня прошла или в большой корзине, или под кроватью, или под одеялом.

– Под одеялом, не так уж плохо, – заметил Джор.

– Ну, по-разному, – продолжал Тис. – И я не должен был плакать или скучать. И она научила меня избавляться от боли, недомогания, скуки. Знаешь, это как будто сшивать что-то. Или обрезать, отрывать. Невидимое. Когда я потерял своих родителей, я уходил от того места в лодке. И готов был умереть от отчаяния. Потому что я был такой же, как ты сейчас. Конечно, не как огромное дерево или водопад, а как маленький куст. Но сделав полшага, я увидел, что рассечен почти надвое. Разодран. Волокна моей плоти торчали словно волокна разорванной ткани.

– Ты истекал кровью? – вытаращил глаза Джор.