Достоевский-сатирик

Западноевропейские революции, совершившиеся на глазах писателя, и в частности революция 1848 года, не изменили этого основного социально-политического результата французской революции XVIII века. «Интересы среднего сословия, — писал об этом в 1862 году, незадолго до появления «Зимних заметок», журнал Достоевского «Время», — никогда не были в то же время интересами целого народа. Возникши на экономической почве, скопив в руках своих огромные богатства, среднее сословие, где оно ни возникало, всегда было представителем деспотизма капитала. Сплоченное в одно, оно везде стояло за капитал и старалось о подавлении им труда. Такова, например, французская буржуазия. Погрузившись в самый грубый материализм, она не может понять стонов народных и отказаться от безнравственных своих взглядов на вещи. И нигде нет такой ощутительной и явной вражды, как именно в тех странах, где буржуазия приняла сословный характер».

Развитие буржуазного общества, по убеждению автора «Зимних заметок», неизбежно ведет культурный мир к катастрофе. Чтобы предотвратить ее, нужно уничтожить нравственные основы буржуазного капиталистического строя жизни, без чего невозможно перестроить человеческое общежитие на новых, справедливых основаниях.

Полемизируя с либеральными апологетами капитализма, Достоевский утверждает, что буржуазная цивилизация «не развитие, а, напротив, всегда стояла с кнутом и тюрьмой над всяким развитием». Буржуазная цивилизация, пишет он, имея в виду учения социалистов-утопистов, «уже осуждена давно на самом Западе», где за нее стоит «один собственник», желающий «спасти свои деньги».

Заявляя, что из всех лозунгов французской буржуазной революции XVIII века на практике осуществился лишь один — власть буржуа, ставшего, по предсказанию одного из ее идеологов, аббата Сийеса, из «ничего» — «всем», Достоевский беспощадно вскрывает формальный характер буржуазного понимания свободы и равенства. Ибо свобода в буржуазном мире — это свобода для богатых, для тех, которые имеют миллион. «Дает ли свобода каждому по миллиону? — саркастически спрашивает Достоевский. — Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает всё, что угодно, а тот, с которым делают всё, что угодно».

Сердцевину «Зимних заметок» составляет «Опыт о буржуа». Достоевский ядовито высмеивает здесь все традиционные святыни буржуазного собственника — его семейные устои и развлечения, его отношение к природе, обществу, искусству. Буржуазный мир низводит человека до уровня бездумного, бездуховного существа, воплощением которого становится изображенная русским писателем «средняя» буржуазная семья с ее традиционным любовным «треугольником» (блаженствующие, нежничающие супруги («эпузы») — «брибри» и «мабишь» — и щеголеватый, напомаженный приказчик Гюстав, выступающий в роли любовника). Любовь низводится в царстве чистогана до уровня фальшивого сюсюканья, литература и театр подменяются дешевыми их суррогатами — канканом, пошлой мелодрамой и скабрезным водевилем, а нормальная связь человека и природы, без которой немыслима подлинная, здоровая общественная жизнь, — воскресными загородными прогулками и мечтой поваляться на травке. В итоге капитализм предстает на страницах «Зимних заметок о летних впечатлениях» в образе-символе враждебного природе и человеку, мрачного и жестокого царства Ваала, где, как это было когда-то в восточных религиозных культах, человек приносится в жертву новому, страшному божеству — Золотому тельцу. Отсюда — мрачные, апокалиптические интонации тех страниц «Зимних заметок», которые посвящены капиталистическому Лондону. На вершине своего внешнего могущества буржуазная цивилизация превращается неизбежно — по пророческому диагнозу великого русского писателя — в свою противоположность, порождая озверение, варварство и одичание.

Достоевский одинаково беспощаден в «Зимних заметках» и к буржуазной морали классового эгоизма и своекорыстия, и к проповеди нравственного безличия, отказу человека от активного служения идеалу общего блага. «Что ж, скажете вы мне, — восклицает он, полемизируя с проповедниками пассивности и нравственного индифферентизма, — надо быть безличностью, чтобы быть счастливым? Разве в безличности спасение? Напротив, напротив, говорю я, не только не надо быть безличностью, но именно надо стать личностью, даже гораздо в высочайшей степени, чем та, которая теперь определилась на Западе… Добровольно положить свой живот за всех, пойти за всех на крест, на костер, можно только сделать при самом сильном развитии личности. Сильно развитая личность, вполне уверенная в своем праве быть личностью, уже не имеющая за себя никакого страха, ничего не может и сделать другого из своей личности, то есть никакого более употребления, как отдать ее всю всем, чтоб и другие все были точно такими же самоправными и счастливыми личностями. Это закон природы; к этому тянет нормального человека» — таково гуманистическое нравственное завещание великого писателя, обращенное не только к его современникам, но и к людям нашей социалистической эпохи.