Читаем Достоевский и его парадоксы полностью

– Господин поручик Зверков <…> знайте, что я ненавижу фразу, фразеров и тальи с перехватами. Это первый пункт, а за сим последует второй… Второй пункт: ненавижу клубничку и клубничников. И особенно клубничников! Третий пункт: люблю правду, искренность и честность <…> Я люблю мысль, мсье Зверков, я люблю настоящее товарищество, на равной ноге, а не… гм… Я люблю… А впрочем отчего ж? И я выпью за ваше здоровье, мсье Зверков. Прельщайте черкешенок, стреляйте врагов отечества и… За ваше здоровье, мсье Зверков!

Представим себе, что этот монолог произнесен героем романтического романа девятнадцатого века, например, героем Гюго. Если эти слова произнесет истинный романтический герой, читатель вполне будет готов принять их всерьез и даже восхититься, даже умилиться ими. Более того, если бы последние слова монолога произнес лермонтовский Печорин, поднимая бокал перед Грушницким и его компанией (Достоевский не любил Лермонтова), такого рода сарказм мог бы тоже вызвать у читателя чувство восхищения.

Но к моменту произнесения монолога подпольный человек так последовательно и подробно выставлял наружу свою гротескность, что полностью девальвировал себя в глазах читателя, так что единственное доброе чувство к себе, которое он может вызвать, будет чувство до зажмуренности глаз жалости к нему: ой, ой, опять! глаза бы наши не глядели!

– Неужели ж вы думаете, – заносчиво и с пылкостию ввязался Ферфичкин, точно нахал лакей, хвастающий звездами своего генерала барина, – неужели вы думаете, что Зверков нас пустит одних платить? Из деликатности примет, но зато от себя полдюжины выставит.

Ферфичкин единственный, кого герой третирует как карикатурную, вроде себя самого, личность. Однако даже здесь он промахивается, потому что никто в комнате не замечает в Ферфичкине то, что замечает герой. Вот и Трудолюбов не видит ничего лакейского в реплике Ферфичкина: «– Ну, куда нам четверым полдюжины, – сказал Трудолюбов, обратив внимание только на полдюжину» (герой как будто специально оттеняет свою реплику репликой Трудолюбова, чтобы показать преувеличенность своих претензии). Герой описывает Трудолюбова «личностью незамечательной», глупым, хоть и «довольно честным парнем… преклоняющимся перед всяким успехом и способным рассуждать только об одном производстве». Но в течение обеда Трудолюбов выглядит весьма достойно, всякий раз защищая героя. Например, когда становится известно, что Симонов не уведомил героя об отсрочке обеда: «– Не только нелепо, а и еще что-нибудь, – проворчал Трудолюбов, наивно за меня заступаясь. – Вы уж слишком мягки. Просто невежливость». И этот же Трудолюбов не менее достойно, сбрасывая на алкоголь, а не на «отвратительные» черты характера, выговаривает герою, когда тот совсем становится бестактен: «Вы уж о сю пору пьяны… Да, конечно, бросить его! Ведь совсем уж пьян!».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки